Белый Бурхан
Шрифт:
У Бабыя была смутная надежда, что хубилган Гонгор сам спросит что-нибудь о записях сада Мунко, но тот молчал, интересуясь пустяками, которые вряд ли могли бы ему помочь при составлении документов для Шамбалы…
Однажды он даже поставил Бабыя в тупик:
— Вы знакомы с русскими противниками православия?
— Да, в Бурятии их много.
— Как вы думаете, раскольники чем-то отличаются друг от друга? Или все они молятся Христу?
— Да, они молятся Христу, но по-своему.
— Как вы думаете, лхрамба, эти русские раскольники могли бы принять какие-либо каноны буддизма?
— Я плохо их знаю, хубилган, — растерялся Бабый. — Почти не общался с ними, но я знаю, что у них есть свои святыни: обо, могилы, праздники с огнем,
Гонгор долго думал, отвернувшись в окно, потом вздохнул:
— Благодарю вас, лхрамба. Я почему-то так и думал… Шамбала будет принята всеми, она отвечает всем желаниям людей…
Бабый ушел в библиотеку со смешаным чувством растерянности и досады: Гонгор делал что-то не то и не так, а он не мог вмешаться и помочь ему по той простой причине, что не знал сути поручения сада Мунко. Вряд ли старик занимался изучением жизни русских раскольников-семейских! [84] У него было более важное задание, которое он перепоручил Бабыю, но не успел объяснить его сути… Но ведь о чем-то говорили его степени мудрости, о которых он поведал перед смертью! И как все это связывалось с монетой, с нелепыми вопросами Гонгора, с непонятным ожиданием каких-то бумаг для таши-ламы? В какую игру высоких лам он втянут?
84
Семейские — часть русского населения Забайкалья. С.
– потомки старообрядцев, бежавших из-за преследований в Польшу, а после раздела последней в конце XVIII в., переселенных в Восточную Сибирь; часть тех же старообрядцев, выселенная на Алтай, сохранила прежнее название (поляки). Название «С.» характеризует особенности быта и социального уклада: как правило, старообрядцы жили большими патриархальными семьями.
До самого вечера Бабый не находил себе места, без дела перебирал манускрипты, не замечая даже, что некоторые из них написаны китайскими иероглифами. Успокоился он только после того, как нашел монгольскую рукопись и углубился в нее, разом забыв о дацане, о Гонгоре, о самом себе…
А вечером в гости к Бабыю пришел Самдан. Разговор лхрамба начал издалека, с пустяков, стараясь никак и ничем не обеспокоить гостя. Потом начал потихоньку прощупывать Бабыя, очерчивая незримые круги дозволенных и недозволенных тем, грани которых пересекались, давая направления новым мыслям, рождающим неожиданные, порой нелепые обобщения. Но Бабый легко выбрался из дебрей казуистики, в которой поднаторел еще в «Велик сайхана», чем, похоже, немало удивил Самдана, ждавшего легкой победы и почти уверенного в ней. Подумав, лхрамба дацана заговорил о «Ганджуре», но Бабый, уже не очень церемонясь, перебил его:
— Я читал «Ганджур», лхрамба, и нашел, что он устарел для нашего времени настолько, что превратился в нелепость…
— Где же вы читали «Ганджур»? Он ведь довольно редок! Но с вашей оценкой я согласен, хотя и не совсем: пятый и двадцать шестой тома еще живы и интересны, а вот тома Абхидхармы и Дулвы… Впрочем, вы правы в главном: новое время требует новой волны мудрости и новых мудрецов, которых пока нет!
Дальше разговор пошел легче: о знакомых монастырях и высоких ламах, пока не подступили к главному.
— Вы здесь по поручению таши-ламы? — вкрадчиво спросил Самдан. — Вы его видели и говорили с ним?
— Не совсем так, но я выполняю его волю.
— А какое отношение к воле таши-ламы имеет хубилган Гонгор?
— Самое прямое — он выполняет его поручение.
— Какое поручение? — насторожился Самдан. Бабый пожал плечами:
— Это — тайна хубилгана, а не моя.
Самдан ушел ни с чем и сразу же вызвал своего соглядатая. Едва Нанжин переступил порог лаборатории, как лхрамба прошипел зловеще:
— Значит, гость — баньди? Ах ты, червяк!
— Виноват, но ховраки сказали…
— Эти недоноски? Да он — настоящий лхрамба! А ты — фальшивый лама! И тебя пора поставить на твое настоящее место!
Он пнул Нанжина под тощий зад и захлопнул за ним дверь. Подошел к постоянно горящему очагу, поправил дрова, отшвырнул кочергу прочь — Бабый не выдал Гон-гора!
А Бабый в это время стоял перед хамбо-ламой дацана.
— У меня все готово, можете спокойно ехать. Если, разумеется, это не нарушает ваших личных планов. Я найду кого послать, если вы останетесь в «Эрдэнэ-дзу». У меня есть кое-какие планы в отношении вас, лхрамба…
— Я поеду в Таши-Лумпо, хубилган. Эта поездка никак и ничем не вредит моим планам. И у меня долг перед Мунко!
— Другого ответа я от вас и не ждал — вы взяли на себя заботы покойного, и для вас они священны!
Гонгор открыл шкатулку черного дерева с замысловатым перламутровым узором, достал свиток голубого шелка, исписанный гребенчатыми монгольскими буквами, протянул Бабыю:
— Это вы отдадите самому таши-ламе. Никто не должен видеть текста рукописи!
— Никто ничего не увидит, хубилган. Я буду осторожен.
— Не сомневаюсь в вашей преданности! — Гонгор отошел к окну, долго стоял там, рассматривая бессмысленным взором узор решетки, впечатанной в синее небо, потом повернулся к Бабыю, вздохнул: — Не думаю, что я сделал все, как надо, но в рукописи есть мысли, которые заинтересуют таши-ламу… Движение Белой Шамбалы — только начало! — Гонгор резко оборвал себя, дернул за мочку уха, скривился от боли. — Об этом потом, когда вы вернетесь… Ваши знания, лхрамба, очень пригодились… — Гон-гор улыбнулся вымученно, будто кто заставлял его, а ему не хотелось быть вежливым. — Самдан собирается покинуть дацан, я знаю, хоть он и молчит об этом своем решении… Вчера ушел последний караван Агинского дацана, но я вам дам хорошего коня, и вы его нагоните в Нагчу… Вам нужны деньги?
— Да, хубилган. У меня осталось несколько монет, но…
— Деньги вы получите вместе с моим алуном у дарги стражников Чижона. Он вас уже ждет. Счастливого пути, лхрамба!
Глава десятая
ГОСТИ ЮМ-БЕЙСЕ
Таши-лама спешил: в монастыре Юм-Бейсе его ждал человек, настоящее имя которого знал только он — алун с красным камнем Панчен Ринпоче вручил ему пятьдесят лун назад, и настало время получить его обратно. Дело человек сделал (не мог не сделать!), и недостающее звено в цепь дел, воскрешающих полузабытое понятие Шамбалы, [85] которое еще недавно успешно путали с западной землей Сукавати, вставлено на свое место!
85
Буддистам была известна лишь Северная Шамбала (в истоках архаичнейшие древнеиндийские мифологические представления). «Западная» и «Восточная» Ш.
– авторский домысел. По поводу «возникновения» Восточной Ш. нужно иметь в виду следующее: с 60-х годов XIX в. в Японии начинаются бурные преобразования (так называемая «революция Мэйдзи»), носившие буржуазный характер. Их идеологическим инструментом становится активизация национальной религии японцев — синтоизма, одним из главных компонентов которого было обожествление императора и гипертрофированное представление об «избранности» японцев как народа. В таких условиях мысли о «Восточной Шамбале» (учитывая тяжкое положение Тибета) попросту нереальны.