Белый Бурхан
Шрифт:
Не завистлив отец Никандр, а обида гложет: сливки-то другие сняли, а ему, как и священнослужителям других худых и нечтимых мест, одно и осталось — не сетью улов таскать, а удочкой. Помяли окаянных язычников, а до конца так и не смяли! Хлопотное дело архиерей Макарий затеял, неприбыльное. Сам влез по уши во всю эту суету и других за собой потянул… Ему-то что теперь? Чуть не в святых состоит, хоть и сгнил давно, а идущим за ним следом каково? Что оставил-то после себя? Два миссионерских стана — один в Улале, другой в Чемале да призыв звать нехристей к престолу господню…
Этим летом отец Никандр к своему собрату отцу Севастьяну
Теперь, однако, зашевелятся полицейские и жандармские чины! Уж больно крепок в горах слух, что сам хан Ойрот вернулся в свою страну на белом коне и привез справедливые законы старого их бога Бурхана! Да и бандит Техтиек не дремлет — повсюду его молодчики снуют, с головы до пят обвешанные оружием!..
Что-то затевается среди язычников, какие-то новые силы к ним прилились недавно. Уж не удумали ли монголы да китайцы сызнова прочность русских крепостей пытать? А тут еще и с японцами что-то затевается в Маньчжурии большой войной пахнет; англичане ползут из Индии на север, новые страны к рукам прибирая, к русским границам принюхиваясь… Тоже — к войне!
Давно уже обеспокоился всем этим отец Никандр. Потом подумал крепко на досуге, да и решил в Чемал съездить. Может, там поболее его знают про все это? И хоть неблизок путь, а ехать-надо! И ехать нескорым ходом, а с остановками и разговорами по пути, чтобы прибыть в Чемал или в сам Бийск уже с ворохом новостей, а не с одной только тревогой в душе, которую могут и не принять в расчет: мало ли что схимнику в его глухомани таежной померещилось!
Столько гостей хозяин аила не ожидал и потому несколько растерялся. Отвечая на приветствие «эзен», добавил, обескураженно разведя руками:
— Ок, пуруй! Чем же я вас угощать буду?
Отец Никандр отозвался на родном языке Сабалдая:
— Тем, что земля и небо тебе послали, старик!
И протянул хозяину аила пятирублевую ассигнацию.
Сабалдай бережно спрятал деньги и сделал знак жене.
Тиндилей вышла из аила, села на лошадь и помчалась на пастбище к сыновьям.
— Какие новости в горах? — спросил гость, отхлебывая чегень из пиалы. Что люди говорят?
Старик ответил уклончиво:
— Скот пасем, детей растим, внуков. В гости не ездим, и сами гостей давно не встречали. Как узнаешь о новостях, если дома сидишь, в огонь смотришь?
Отец Никандр усмехнулся и отодвинул пиалу:
— И о боге предков Белом Бурхане ничего не слышно?
— Болтали люди. Еще летом.
— А сейчас что болтают про хана Ойрота?
— Ноги болят, старый уже. Дома сижу, в огонь смотрю. Ничего не говорит От-Эне!
«Вот и пойми его! — рассердился отец Никандр. — Ни „да“, ни „нет“! Ох уж, эта азиатская хитрость! Ничего, ты у меня все равно заговоришь! Заставлю».
Сабалдай уже рассмотрел гостя, и по рассказам тех, кто виделся с ним на Чулышмане, на больших стойбищах и в собственных домах, он без труда узнал «черного попа» — главного начальника всех русских монахов.
Раскурив трубку, Сабалдай протянул ее отцу Никандру. Но тот отмотнулся бородой, не скрыв усмешки:
— Дым не глотаю. Грудь болит. Сабалдай кивнул: и среди алтайцев есть люди, что никогда не берут трубку в рот.
— Может, араку пить будешь, поп?
— У меня своя арака! — хохотнул тот. — Эй, кто там? Корзину из моего возка! Да не всю, олухи! Двух бутылок хватит, себе можете пяток взять…
Половину русских слов Сабалдай не понял, но суть распоряжения «черного попа» уловил, а скоро появилось и подтверждение его догадки — две больших и длинных бутылки темного стекла.
Кабак-араку Сабалдай не любил — крепкая. Но, если гость надумает угостить, не откажется. Другое тревожило его сейчас: этот поп никогда не уезжал из аила или юрты, пока мелкими козявками красивый и белый лист в своем садуре не испачкает — сказки любит, легенды, песни… Хорошо, что у Сабалдая свой кайчи есть! Только не хочется гостю Курагана показывать вдруг уговорит глупого парня, на Чулышман увезет?
— Как зимовать думаешь, хозяин? Где?
— Изба есть, — пробормотал Сабалдай, — в русской деревне. Хорошая изба. И аил теплый…
— А соседи кто у тебя, друзья?
Трудный вопрос Сабалдаю задал «черный поп»! Растерял он всех своих соседей после того, как Яшканчи похоронил Шонкора и откочевал неведомо куда. А потом и Мендеш с Суркашем ушли из своих долин, оставив Сабалдая одного на десятки верст кругом…
— Нету, поп. Никого нету. Откочевали до большого дождя.
— А ты почему не стал кочевать?
— Подождать хотел. А дождь прошел — кочевать не надо.
И это решение далось пастуху не так просто. Как только овцы подъели последнюю траву, решил и он кочевать следом за Суркашем, да замешкался и опоздал: голодная тонина шерсти пошла. А это был грозный признак. Опустил руки Сабалдай: давно не трогала беда его стад и его аила, стороной шла — у Яшканчи, Мендеша и Суркаша загостилась… Потом хороший дождь прошел, смыл немного слезы с лица пастуха. К осени наладился, отъелся скот, а вот молодняк успело задеть крыло засухи… Как все это попу рассказать?
Отец Никандр не стал ждать мяса. Раскупорил одну из бутылок, налил в граненый стаканчик своей золотистой араки, выпил. Потом в пиалу Сабалдаю плеснул:
— Угощайся, старик. Значит, в зиму ты без кормов остался, на одну тебеневку [152] надеешься? А если, не приведи господи, джут ударит, как уже бывало не раз?
— Не будет этой зимой крепкой корки на снеге.
— Эрлик пообещал? — прищурился «черный поп».
— И так видать! Лето было плохое, осень мокрая… Снег будет, мороз будет крепкий, а джута не будет.
152
Тебеневать, тебеневка — один из способов выпаса скота зимой (лошадей, овец). Имея крепкие копыта, эти животные разбивали и разгребали снег и добывали корм. В малоснежных горных степях, с которых снег сдували сильные ветры, Т. имела важное значение. Крупный рогатый скот не тебеневал. Его подкармливали небольшими запасами сена.