Белый Бурхан
Шрифт:
Сабалдай взял пиалу, неуверенно покачал ее в руке, края обмывая, усмехнулся: хоть и знает обычаи «черный поп», а вопросы совсем не те задает!
— Не пойму я вас, — сокрушенно поник головой отец Никандр. — Третий век с русскими бок о бок живете, а так ничему путем не научились. Чего уж проще — сенокос! Нет, не признаете…
Ошибается «черный поп»! Для молодняка алтайцы всегда сено косят. А для всего скота — зачем? Да и где столько рабочих рук взять? У зайсанов людей много, у баев — им можно жить, как русские… Но Сабалдая обидели слова попа.
— Русские у нас тоже не хотят ничему
— У вас русским пока нечему учиться! — усмехнулся отец Никандр. — Разве что — упрямству!
— Плохо говоришь, — покачал Сабалдай головой, — зло.
— Говорю гольную правду! Вот, к примеру, сколько у тебя сыновей? Трое, пятеро?
— Два сына. Один с женой живет, внука подарил. Другой зимой или весной жениться будет — девка на примете есть.
— Ну вот! А кто крещен из них?
— Орузак. Поп купал и имя давал — Степан.
— А второго почему крестить не хочешь? Да и внук, поди, нехристем живет! А он — ангельская душа, особливо угодная богу! Разве хорошо все это?
Сабалдай лукаво прищурился:
— А почему мои дети должны к русскому попу идти? Почему русские парни и девки к каму не идут?.. Вот ты меня ругать хочешь, а ведь я не пойду к русским их ругать! И ты знаешь, что не пойду. Думаешь, твоего бога боюсь, тебя боюсь? Нет, поп. Мне совесть не дает в чужие дела со своими словами лезть. А тебе совесть дает, получается?
Отец Никандр нахмурился: а старик-то себе на уме! Стреляный, видать, воробей… Надо с ним потоньше игру вести, а то и мимо цели проскочить можно!
Против русских Сабалдай ничего не имел, но попы среди них — люди лишние: они ничему и никогда алтайцев не учили, не помогали им ничем, а только ругали Эрлика и камов… Да и самим русским они не нужны… Поп русский кам, а кама алтаец не каждый день и даже не каждый год к своему очагу зовет. А есть такие, что никогда не зовут, не верят им. Почему же камов мало, а русских попов много? И почему камы к русским в избы не идут, а русские попы все время по стойбищам ездят и ходят? Неправильно все это, несправедливо!
Отец Никандр молчал долго, посасывая свою кабак-араку. Думал, какие еще вопросы задать Сабалдаю. А зачем ему придумывать свои вопросы, когда он жизни не знает и спрашивает у пастуха совсем не о том, что у него на душе лежит и спать по ночам не дает спокойно?
— Оба сына с тобой живут?
— Летом Орузак свой аил будет ставить.
— А скот обший пока?
— Скот не делили пока. Потом, когда Кураган себе жену приведет… Поглядим, поп.
Опять ничего не понял игумен: сыновей женит, а имущество не делит. У кержаков научился, их окаянные корабли ему по душе? Выходит, не тихими овечками двуперстники по своим деревням сидят, а почище попов свое дело знают? От того и миссионерству затор везде?.. Знают ли о том в епархии?
А Сабалдай смотрел на задумавшегося попа с осуждением. Хорошо, наверное, живет на своем Чулышмане «черный поп», если простых дел и забот не знает! Большой семьей алтайцу всегда прожить легче, чем тремя маленькими! Раздели сейчас Сабалдай все свое хозяйство на три части, что останется? Ведь где аил — там очаг, а на каждый очаг казан ставить надо! И в тот казан что-то положить, а не только воды налить…
Тиндилей поставила перед гостями тепши с горячим жирным мясом, вынесла из-за перегородки тажуур с аракой, вынула пробку, потянулась за чашками, но «черный поп» отмахнулся от угощенья:
— Своя арака есть, абаяй!
Только теперь Сабалдай опорожнил пиалу, налитую игуменом. Непривычно крепкое питье сразу же ударило в голову, закачало мысли, развело глаза в разные стороны.
— Еще налить? — рассмеялся гость.
Сабалдай молча протянул пиалу.
«Старика уломать не удалось. Может, с его сыновьями поговорить? — отец Никандр достал складной нож с вилкой и ложкой, воткнул в понравившийся ему кусок баранины. — Ишь куда хватил старый дурак! Веди к его паршивому каму русских парней и девок, чтобы тот научил их живьем коней разрывать и дьяволу Эрлику молиться!.. Нет-нет, определенно надо мне с его сыновьями поговорить!»
— А где Орузак и Кураган?
— Сейчас придут! — ухмыльнулся Сабалдай. — От мяса еще никто из них носа не отворачивал!
И верно, скоро пришли сыновья старика, сели к огню, потянулись руками к горячей баранине. Отец Никандр, которого тоже начал пробирать выпитый натощак коньяк, удовлетворенно хмыкнул: хорошо, что он успел зацепить свой кусок вилкой — сейчас эти грязные и бесцеремонные руки все мясо переворочают, выбирая из кучи те куски, что им больше по вкусу!
— Кто из вас крещен? — спросил он.
— Я, — отозвался коренастый крепыш, неторопливо набивая рот. — Отец Орузаком зовет, а поп — Степаном… Везде — русский! — коротко хохотнул он. — Вот борода вырастет, как у тебя, в деревне у русских буду жить!
— А по-русски говоришь хоть?
— Плохо пока. Буду в русской деревне жить, хорошо говорить буду! Как ты.
— Учиться тебе надо, молодой еще. Священником можешь стать.
— Зачем? — искренне удивился Орузак-Степан. — Мне, поп, и так хорошо!
Отец Никандр уловил ухмылку Сабалдая и нахмурился: похоже, что и сыновья не лучше старика! Вот они, плоды бестолкового обращения язычников в христиан! Ну какой из этого парня раб господа, если он, как был язычником, так им и остался?
Скоро сыновья старика насытились и задымили трубками.
— Спой, Кураган, для гостей, — попросил Сабалдай младшего сына, заметив, что поп совсем рассердился, — поп любит наши песни и сказки, в свой садур их пишет…
Отец Никандр удивленно поднял глаза:
— У вас и свой кайчи есть? Любопытно…
На этот раз Кураган и отца удивил. Сабалдай ожидал услышать от него очередной черчек, а Кураган запел о каких-то черных пятнах на горах, которые ни снег, ни зелень, ни камнепад закрыть не могут. И гниют горы, испорченные черными людьми, а скоро и леса гнить начнут, и степи, и реки. И придется людям помирать целыми сеоками, потому, что эти черные пятна гнили — страшнее джута и моровых болезней… Но Алтай спасет хан Ойрот, которого привел бог Бурхан с серебряными глазами! Он очистит своим волшебным мечом черную плесень с гор, очищая тем самым и большой дом всех алтайцев от дурной болезни, что пришла с того края неба, где солнце уходит на покой…