Белый дьявол

Мишина Алина Григорьевна

Антонио Саландра, ученик знаменитого ученого, деятеля Рисорджименто Франческо де Санктиса, профессор административного права Римского университета, впервые был избран в парламент в 1886 г. Он входил как заместитель министра в первый кабинет ди Рудини и в последний кабинет Криспи, а потом был министром при генерале Пеллу и дважды при Соннино. Если Сиднея Соннино «никак нельзя было превратить в хитреца», то Саландра был человеком совершенно иного типа. Итальянские исследователи расходятся в его оценках. Он родился в чиновной и состоятельной семье, владевшей землями. Формально он был интеллектуалом (профессор права!), но Алатри называет его нуворишем, Кароччи тоже судит о нем презрительно. Если, пишет Кароччи, «Соннино был реформаторским консерватором, то Саландра был консерватором без всяких прилагательных». Ему был 61 год, он, можно сказать, дорвался до власти и намерен был крепко за нее держаться. В парламенте, с которым Саландре пришлось иметь дело, было джолиттианское большинство. Оппозиция, из-за которой Джолитти пришлось уйти, состояла из радикалов, социалистов-биссолатианцев, масонов и антиклерикалов. Внутри большинства были

люди, лично не любившие Джолитти, а мы помним о роли персонального момента в итальянской политике. Надо заметить, оппозицию не слишком интересовал уровень консерватизма Саландры, «тем более что Джолитти сам научил, насколько на практике Правая и Левая взаимозаменяемы. Куда важнее было сформировать правительство, которое имело бы возможно более широкую базу, чтобы помешать считавшемуся более или менее неизбежным возвращению вселявшего страх диктатора» {150} .

Саландра явно не обладал культурой Соннино. Но в ловкости ему не откажешь. Первое время он старался делать вид, что находится, так сказать, под высоким покровительством Джолитти. Тот пишет в мемуарах, что Саландра советовался с ним насчет формирования кабинета, и в частности просил уговорить ди Сан Джулиано остаться на посту министра иностранных дел. По просьбе Джолитти маркиз согласился. Саландра, разумеется, включил в свое правительство правых, а также нескольких деятелей центра и левых либералов, ничем лично не обязанных Джолитти. Ни радикалов, ни католиков Саландра не пригласил. Ясно одно: Саландра был честолюбив и не хотел ограничиться ролью халифа на час. Некоторые историки думают, что, не будь первой мировой войны, Саландра так и остался бы в памяти как второстепенная фигура, но история пожелала, чтобы все сложилось иначе.

Высказывается кажущееся довольно убедительным предположение, что Джолитти считал свой уход в отставку временным и намерен был повторить уже не раз удававшийся маневр. А именно: он уходит, его сменяет не очень крупный деятель (почти всегда кто-то из правых), этот деятель не справляется, через некоторое время Джолитти возвращается к власти. Он и был в свою эпоху единственным, и равных ему не было, как в свое время не было равных графу Кавуру. И все-таки он недооценил Саландру. Саландра думал о будущем и стремился создать новый политический блок, который мог бы стать альтернативой джолиттианской системе. Такой тонкий человек, как Альбертини, не мог не понимать, что Саландра не обладает ни культурой, ни высокими моральными качествами Соннино, которого так долго поддерживала «Коррьере делла сера». Но что же было делать при создавшемся положении, когда Соннино не хотел и не мог взять на себя руководящую роль? Валерио Кастроново пишет, что, стремясь взять «антиджолиттианский реванш», Альбертини в чисто тактических целях пойдет на некоторые компромиссы: его газета «примет обязательство поддержать правительство Саландры, ловкого парламентария, но человека, более склонного — вне своей амбициозной программы вновь объединить все либеральные силы для «национальной политики» — к сделкам и уступкам при осуществлении власти, нежели к принятию важных политических решений» {151} . По-видимому, Альбертини, понимая ограниченность Саландры, помогал ему лишь потому, что Саландру можно было использовать в борьбе «системы Коррьере» против «системы Джолитти».

Мы говорили о том, что Соннино был отчасти связан с националистами. Саландра же был тесно связан с ними, особенно с человеком, которому предстояло стать главным теоретиком и идеологом националистического движения. Это Альфредо Рокко. Как читатели помнят, II конгресс Националистической ассоциации состоялся в Риме в декабре 1914 г., после Ливийской войны. Сальваторелли писал, что первоначальное содержание национализма было эзотерическим — доступным пониманию одних лишь посвященных. Однако классовая сущность национализма, очевидная еще в период «Реньо», в период Ливийской войны стала совершенно неприкрытой. Во время и после римского съезда риторики было удивительно много и она позволяла националистам вносить в свою пропаганду тот элемент идеализма, который нужен был для проникновения в некоторые общественные круги. Мы уже говорили, что националисты объявляли войну «высоким этическим понятием».

Националистическое движение нуждалось в теоретиках, которые могли бы создать политическую доктрину, основанную на каких-то философских постулатах. Оставаться на уровне Коррадини было невозможно. Он и в 1912 г. мало отличался от того Коррадини, который первенствовал во время флорентийского съезда: тот же невысокий уровень культуры, то же понимание законов истории как «войны империй». Но вот появился человек совершенно другого интеллектуального уровня — Альфредо Рокко. В молодости профессор Рокко симпатизировал социалистам, потом стал радикалом и наконец нашел себя в национализме. В марте 1913 г. он основал в Венето первую региональную националистическую федерацию, сотрудничал в «Идеа национале». Перед рождеством 1913 г. Рокко произнес в Риме речь на тему «Отдаленные и недавние причины кризиса итальянских политических партий». В ней уже заключались основные элементы доктрины, которая в 1914 г. была изложена в брошюре Рокко «Что такое национализм и чего хотят националисты». Отныне все цели и задачи националистического движения были изложены четко. Сначала шла преамбула. Во время воссоединения Италии деятели Рисорджименто допустили величайшую ошибку: они использовали движение для того, чтобы создать демократический и либеральный режим вместо того, чтобы думать о будущем нации. Между тем именно о нем следовало думать. У Италии очень маленькая территория, а население возрастает быстро (доказательство «расовой полноценности»). Отсюда величайшее зло — вынужденная эмиграция в поисках работы. «Мы требуем для себя места под солнцем, — заявлял Рокко. — Мы требуем этого потому, что хотим справедливости, нам нужно это место после стольких лет страданий и нужды.

Мы требуем его потому, что теперь наконец у нас есть достаточно сил, чтобы выдвигать требования». Италия — сильная и здоровая нация, теперь в ее истории «начинается фаза экспансии и завоеваний». Сильные и прогрессирующие нации завоевывают не свободные, «ничьи» территории, а территории, которые прежде захватили нации, находящиеся в состоянии упадка.

После того как Джолитти ушел в отставку, а националисты заявили, что «Саландра — наилучшая из всех возможных кандидатур», Рокко в своей брошюре фактически делает либералам вполне определенное предложение политического альянса. Подводятся некоторые итоги, подтверждается неприятие социализма и демократии (опыта социалистического и джолиттианского реформизма). Затем почти прямое обращение к Саландре: «Захотят ли теперешние умеренные либералы дать своей программе настоящее национальное содержание? Будем надеяться на это. Более того, поможем им двигаться к достижению этой цели. Но, когда это произойдет, умеренные либералы не будут более умеренными, они будут национальными либералами, или, иными словами, националистами» {152} .

Не оставалось никаких сомнений в том, что националисты предлагают себя в качестве ведущих идеологов правящего буржуазного класса. В программном документе Рокко была многозначительная фраза насчет того, что националисты будут способствовать тому, чтобы «теперешняя консервативно-либеральная тенденция» эволюционировала в сторону авторитаризма. И более того, эта тенденция «консервативная, следовательно, буржуазная в социальном плане, но пока еще (курсив мой. — Ц. К.) в политическом плане она либеральна». Много конкретных моментов. Например, националисты не возражают против всеобщего избирательного права (впрочем, избирательная реформа была уже проведена), но сами не сделают дальнейших шагов в сторону демократии, ибо это могло бы «привести к чрезмерному индивидуализму, являющемуся естественным следствием демократического принципа». Точно было сформулировано и отношение к католикам: националисты считают интересы государства абсолютными, но уважают свободу совести и поэтому выступают «против антирелигиозных преследований, которые позволяют себе антиклерикалы».

Поскольку националистов критиковали за их милитаризм, было заявлено, что националистический милитаризм не безумие — это лишь предвидение неизбежных грядущих войн. Для того чтобы из этих войн выйти победителями, необходимо крепить национальное единство. Между патриотизмом и национализмом есть разница, так как патриотами объявляют себя решительно все. После риторики вроде: «Национализм выступает против всех идолов на форумах и на площадях. Он выступает против всех расхожих идей, укоренившихся в плоских умах. Он атакует демократию, разрушает антиклерикализм, борется против социализма, подрывает пацифизм, гуманизм, интернационализм, сокрушает масонство, объявляет исчерпанной, ибо она уже изжила себя, программу либерализма» {153} — шло важное место. Национализм революционен и поэтому не годится для скептиков и слабых людей. Напротив, он обращается к молодым, «у которых есть чувство и вера», кто вступает в сознательную жизнь, не будучи отягощенным грузом предвзятых политических мнений. Кроме того, он обращается ко всем людям, принадлежащим или принадлежавшим к любой из партий, ко всем, кто «с болью обнаружил, что все итальянские партии забыли о национальном идеале и заменили его совсем другими идеями, интересами и амбициями». Здесь искусная комбинация риторики с циничным предложением заключить политическую сделку с теми, кто готов на нее пойти — неважно по политическим или личным мотивам. В общем, националистическая доктрина «издания 1914 года» вышла за рамки элементарной логики и неуклюжей патетики Коррадини и предстала в своем «окончательном виде». Фактически она являлась призывом к консервативной и превентивной контрреволюции.

Националисты в 1914 г. располагали несколькими влиятельными органами печати. «Идеа национале», начавшая выходить 1 марта 1911 г., была еженедельником, а с 1 октября 1914 г. стала ежедневной газетой. Ее финансировали представители тяжелой индустрии. В июне 1914 г. Рокко основал журнал «Иль довере национале» («Национальный долг»), где сотрудничал и Коррадини. Позиции рупора правых либералов «Джорнале д’Италия» не всегда, но во многом совпадали с позициями националистов. Кроме того, националисты осуществляли свою пропаганду «капиллярным методом», через местные мелкие газеты. В общенациональном плане каждая из газет не значила ничего, но на своих читателей оказывала влияние.

Мы помним, что на римском съезде националистов в 1912 г. произошел раскол и демократическая группа вышла из ассоциации. На следующем съезде в Милане в мае 1914 г., когда Рокко стал главным действующим лицом, националисты уже выступили в новом качестве. Они уже не довольствовались ролью «маленького авангарда либеральной партии», о чем говорил когда-то Федерцони. В вопросах экономики националисты заняли решительную протекционистскую позицию, и Рокко выдвинул идею «национальной солидарности производителей». Наряду с этим была провозглашена необходимость юридически включить синдикаты в рамки государства. Особый акцент делался на необходимость милитаризации страны. Таким образом, националисты вступили в конкуренцию с Саландрой и с правыми либералами, стремясь дать импульс усилению военного аппарата и увеличению авторитета государства перед лицом демократических и социалистических кругов. Помимо всего прочего, националистическое движение получало все большую поддержку со стороны некоторых групп промышленников, заинтересованных прежде всего в производстве оружия {154} . Миланский конгресс важен с той точки зрения, что «накануне войны теоретико-практические основы итальянского национализма были окончательно определены. Во внутренней политике националисты стояли прежде всего за высший и абсолютный авторитет государства-нации. Следовательно, против либерализма, демократии, масонства, социализма» {155} .