Белый дьявол
Шрифт:
На выборах 1913 г. примерно треть депутатов обновилась. Социалисты (включая независимых) получили 79 мест против 41. Радикалы получили 73 места, две соперничающие группы республиканцев — 17. Эстрема в целом имела в новом парламенте 169 мест. Остальные 804 депутата были либералами различного толка, но в большинстве поддерживали Джолитти. 6 ноября «Оссерваторе романо» признал, что «228 кандидатов получили голоса, поданные католиками». И добавил: «Очень возможно, что без этой поддержки бунтовщические партии получили бы гораздо больше мест».
Однако самый крупный скандал разыгрался не из-за заметки в «Оссерваторе романо», а из-за интервью с Джентилони, помещенного 8 ноября в римской газете «Джорпале д’Италия». Граф повторил ту же цифру — «228 депутатов», но привел такие подробности, что это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Интервью вызвало гнев и возмущение. «Коррьере делла сера» заявила, что наконец-то все ясно: Джолитти — не более чем пигмей, зато граф Джентилони — гигант. В этом же духе высказались
После Ливийской войны раскол среди итальянских правящих классов все более усиливался и оппозиция «системе Джолитти» возрастала. Мы уже говорили, что Ливийская война и избирательная реформа были взаимосвязанными частями правительственной программы Джолитти, хотя реформу провозгласили открыто, а о войне пока старались молчать. Кароччи пишет, что ди Сан Джулиано, один из выдающихся сотрудников Джолитти, находился под влиянием Соннино, который «толкал его на объявление войны и обещал в этом случае поддержку своей группы в парламенте». Ко всему сказанному выше о Ливийской войне добавим, что сам Джолитти почти открыто признавал, что с экономической точки зрения она, возможно, была ошибкой, но с дипломатической — фактически неизбежной. «В конечном счете поведение Джолитти, который осуществил эту войну без всякого влечения к ней, но все же осуществил, было, если, конечно, стать на точку зрения правящего класса, менее ошибочным» {136} .
Попробуем взглянуть на создавшееся в стране после войны и выборов положение с точки зрения правящего класса. Война не принесла желаемых экономических результатов. Классовые противоречия в стране отнюдь не уменьшились, напротив: «Государство, несмотря на все искусство Джолитти и на применяемые им во время пребывания у власти репрессии, не смогло смягчить социальную напряженность. Классовые конфликты становились все более острыми, не поддавались контролю и исключали возможность какой бы то ни было функции посредничества» {137} . Обратимся к Кароччи: «После окончания войны Джолитти мог сделать выбор: затормозить устремление вправо, стимулом для которого послужила война, или затормозить устремление влево, вызванное избирательной реформой. По правде говоря, перед Джолитти, видимо, даже не вставала проблема выбора, настолько очевидна решимость, с которой он пресекал продвижение влево» {138} .
Кароччи считает, что, поступая так, Джолитти был верен себе: он никогда не любил форсировать, торопиться («если бы он поступал так, то был бы всего лишь посредственным политиком, либо гораздо большим демократом, нежели он являлся»). Джолитти своей правительственной политикой только выражал соотношение реальных сил, тенденции, преобладавшие внутри правящего класса. Следовательно, вопрос заключается в том, какие тенденции преобладали. Адольфо Пепе, анализируя развитие итальянского капитализма в этот период, пишет, что Ливийская война была всего лишь вариацией, «количественной, но не качественной», обычной поддержки, которую государство оказывало национальной индустрии. Поскольку война не привела к желаемым результатам и создался «экономический кризис особого типа», должен был начаться новый цикл. Здесь была возможна альтернатива: либо продолжать либеральный курс, пытаясь так или иначе справиться с положением, либо избрать более консервативные решения, чем те, что предлагал Джолитти. Симптомы того, что приближался конец определенного исторического периода, были налицо. В 1912 г, «Филиппо Турати пророчески утверждал, что буржуазия вступила в новую фазу, которой предстоит длиться, быть может, на протяжении жизни целого поколения. В этой фазе буржуазия отвергает те возможности сотрудничества с рабочими, которые она принимала в предшествовавшие годы» {139} . Таким образом, закономерно прийти к мысли, что «система Джолитти» перестала, именно с точки зрения правящего класса, быть самой подходящей формой, позволяющей сохранять гегемонию буржуазии и добиваться реальных успехов в империалистической фазе развития либерального
Кароччп дает очень интересную психологическую характеристику Джолитти. Он пишет, что, когда «человек из Дронеро» в начале 90-х годов впервые пришел к власти, его ближайшие, доверенные сотрудники были и его личными друзьями. Это подтверждается, в частности, перепиской и архивными материалами. Кароччи, который курировал последний том архивов Джолитти, датировал 1904 г. начало того, что он называет «одиночеством Джолитти». Мне представляется важным один факт, о котором Кароччп написал четыре слова: «Трагически умер министр Розано». Адвокат неаполитанец Пьетро Розано был одним из самых старых и близких друзей Джолитти, входил в состав его первого министерства. Когда Джолитти в ноябре 1903 г., после ухода Дзанарделли, сформировал кабинет, он назначил Розано министром финансов. Это вызвало резкие возражения. В архиве Джолитти есть множество документов, средн них письмо Биссолати и того самого Карло Ромусси, директора газеты «Секоло» («Век»), через которого Джолитти в свое время уговаривал Турати войти в правительство.
Биссолати и Ромусси писали, что включение Розано в правительство недопустимо. Оба письма датированы 29 октября 1903 г., когда министерство еще только формировалось. Против Розано выдвигаются возражения морального порядка: будто бы во время репрессий Крпспи он добился освобождения из ссылки некоего Бергамаско, получив за это гонорар не как адвокат, а как влиятельный парламентарий. Биссолати писал: «Дорогой Джолитти, вы знаете, как я хочу, чтобы ваша попытка сформировать демократическое, реформаторское правительство увенчалась успехом. Поэтому позволяю себе предупредить вас, что вы можете тотчас оказаться в трудном положении, если в кабинет войдут, как говорят, Розано и Патерно» [20] {140} . Биссолати предупреждал, что «моральный престиж правительства и лично Джолитти» сильно пострадает.
Ромусси 6 ноября в новом письме к Джолитти, анализируя поведение Розано в деле Бергамаско, замечал: конечно, легко возразить, что Розано действовал как адвокат. Но «для того, чтобы защищать, надо самому быть честным». И дальше: скептики могут сказать, что при такой точке зрения легко можно умереть бедняком, но такая позиция дает право называть бесчестными людей, подобных Розано. Кроме того, «люди, безнравственные в своей профессиональной деятельности, безнравственны также в политической жизни». И далее: «Не является доказательством силы проявлять упрямое презрение к общественному мнению, когда оно обвиняет какого-либо человека в бестактных поступках Нельзя противостоять осуждению, вынесенному всей страной, оскорбленной в своих нравственных чувствах. В палате начнутся скандалы и шум, это повредит достоинству парламента и принесет вред всем. Будет поднят моральный вопрос. Можем ли мы, кто вместе с Кавалотти во имя морального вопроса начал борьбу против Криспи и его подонков, допустить, чтобы этот вопрос вновь возник в другом аспекте? Было бы опасным для демократии допустить, чтобы разные Ферри выступали отныне как единственные защитники морали в Италии. Вы, наверное, прочли статью Турати в «Критике» («Критика сочиале». — Ц. К. ): он тоже объявляет вам бой» {141} .
В телеграмме на имя короля от 9 ноября 1903 г. Джолитти сообщает, что «министр финансов Розано этой ночью застрелился из револьвера». В архиве хранится предсмертная записка Розано, в своих воспоминаниях Джолитти тоже воспроизводит ее. Розано утверждает, что он ни в чем не виноват, держался пока мог, но больше не в силах: «Сдаюсь и умираю с твоим именем в сердце, полный благодарности и глубокой привязанности к тебе». В постскриптуме к записке Розано пишет: «Передашь ли ты от меня привет всем коллегам?…» Но в мемуарах Джолитти опускает вопросительный знак и меняется смысл, получается «Передай привет…». Джолитти будто хочет снять даже тень сомнений насчет Розано. Он пишет, что его друг Розано был абсолютно порядочным, но легко ранимым человеком, что самоубийство произвело потрясающее впечатление в парламенте и в стране, что многие называли это убийством. Мы, конечно, сейчас не можем с уверенностью судить об этой истории. Представляется только вероятным, что смерть Розано усилила пессимизм Джолитти. Это 9 ноября 1903 г. Кароччи датирует начало одиночества Джолитти 1904 г. Психологически рисунок кажется верным.
Когда-то Джолитти прислушивался к мнению коллег и товарищей, реагировал на получаемые сигналы, проявлял гибкость и чуткость. В период «социалистической монархии» многое изменилось, изменился стиль Джолитти. Конечно, он понимал ценность дружбы, но власть отделяла его от других. Он всегда умел находить превосходных исполнителей, «техников», он предоставлял министерские посты компетентным и опытным специалистам, по все они работали под его непосредственным руководством. В какой-то мере иначе сложились отношения с «просвещенным консерватором» ди Сан Джулиано, но тот сам был яркой личностью, со своими взглядами и амбициями. И вообще исключения лишь подтверждают правило. Когда-то сотрудники были друзьями, теперь они стали прежде всего подчиненными. Позднее, в 1921 г., анализируя «эру Джолитти», историк-либерал Луиджи Сальваторелли писал, что вся «система Джолитти» была основана на личности и на деятельности одного человека. С его уходом с политической сцены система неминуемо должна была распасться.