Белый хрен в конопляном поле
Шрифт:
— Слишком большой кусок земли мы отхватили, — проворчал коннетабль де Коленваль. — Как бы не подавиться!
— У нас в Посконии, — заметил Стремглав, — такое положение описано в народной прибаутке:
«Мужики, я медведя поймал!» — «Так веди его сюда!» — «Да он не идет!» — «Тогда сам возвращайся!» — «Да он не пускает!» — Увы, это так, — согласился король. — Не раз посылал я парламентеров к мэтру Примордиалю с предложением объявить Чизбург открытым городом и безболезненно перейти на нашу сторону. Но ни один из них так и не добрался до ученого мужа, и возвращались
Стремглав поежился.
— Где же такое забудешь, — сказал он. — Но ведь после этого полагается разорить город до основания!
— Я запретил трогать мэтра Примордиаля, — сказал король. — Все эти ученые не от мира сего, и он, похоже, всецело пребывает под влиянием мерзавца-лекаря.
— А я бы повесил обоих на одной веревке! — рубанул коннетабль.
— Для начала хотя бы ворвитесь в город, — холодно заметил король.
— Мой отряд к вашим услугам, — поклонился Стремглав. — Надеюсь, я заслужил честь первым ступить на мостовые Чизбурга.
— Несомненно! — воскликнул король. — И очень скоро! Как только мы получим знак от нашего человека…
Тут Пистон Девятый осекся и глянул на капитана с некоторым смущением. Его виконт дю Шнобелле подозрительно побледнел.
Стремглав почуял недоброе.
— Скрывать от вас было бы глупо и недостойно, — сказал король. — Не возражайте, коннетабль, секретничать уже ни к чему. Капитан Ларусс, наш разведчик в Чизбурге — дама вашего сердца, отважная Алатиэль!
Тут запала такая отчаянная тишина, что нарушить ее никто не осмелился.
Коннетабль отворотился, вытащил небольшой ножичек и начал с поразительным тщанием очищать ногти.
Мессиры Плиссе и Гофре в безмолвии показывали друг другу пальцы, делая вид, что общаются на языке глухонемых.
Пистон Девятый, как и положено королю, глаз не опустил, но смотрел на своего верного рыцаря, как нашкодивший школяр на зверя-учителя.
— Продолжайте, ваше величество, — тихо сказал наконец Стремглав.
— Девчонка вызвалась сама, — вымолвил король через силу. — Она хочет отомстить за свою семью. Она честолюбива не менее вас, капитан! Она хочет быть достойной вас! Она действительно вас любит, а я пообещал ей, в нарушение всех правил, рыцарское звание, ведь присвоил же мой прапрадед таковое баронессе де Забилье. А уж если женщина чего-то сильно захочет… — он махнул рукой.
— Девушка очень умна, — пришел ему на помощь мессир Плиссе. — Она побывала в Чизбурге уже дважды и предложила нам такой превосходный план, что не согласиться с ним было бы неразумно. В день штурма мы сделаем все, чтобы она не пострадала.
— Могу я узнать, в чем заключается этот план? — сказал Стремглав. Только это он и мог сказать, поскольку ничего другого ему в голову не приходило.
— Теперь — да, — сказал король. — Потому что штурм начнется завтра на рассвете. Алатиэль выйдет на крепостную стену в самом ярком платье, какое только можно купить в роскошных лавках Чизбурга. Это и будет сигналом.
— Вздор! — гневно сказал Стремглав. — Кто же пустит
— Некому будет задержать ее, доблестный Ларусс. Она решила воспользоваться изобретением мэтра Примордиаля. Алатиэль въехала в город под видом простой маркитантки, только среди ее товаров есть бочонок, набитый дормир-корнем. Она разведала, где находится источник воды, питающий город. Все горожане уснут крепким сном — от ученейшего Примордиаля до последнего нищего. Впрочем, нищих там нет, насколько мне известно. Я знаю, что выглядит все это не слишком рыцарственно, да ведь другого выхода нет, понимаете, отважный Ларусс?
— Я из мужиков, ваше величество, — сказал Стремглав. — Чего уж не понять…
И добавил на посконском:
— Шли бы вы все к медведю на ухо…
ГЛАВА 14,
Говорят, что город Чизбург стоял на своем месте всегда. Никто не помнит, да и не может помнить, кто и когда его основал. Ясно только, что стены его были воздвигнуты еще в Темные Века, когда уцелевшим людям было не до строительства. Остались только легенды, они же враки.
Стены Чизбурга были сложены из того же камня, из которого состоял положенный в основание города утес, — угольно-черного, с лиловыми прожилками. Неведомые строители — должно быть, великаны — вырубали плиты со стороны моря, одновременно сделав город неприступным и с воды. Для входа дружественных судов высекли проход, и получилась бухта, окруженная отвесными стенами и запираемая цепями.
Легенды гласили, что каменные плиты, и без того достаточно тяжелые, скреплены между собой раствором на птичьих яйцах. Когда-то на скале был птичий базар, но строители напрочь его разорили.
Бедные гагары навсегда улетели из этих мест, но, если приложить ухо к черному камню укреплений, можно, говорят, услышать их отчаянные крики.
Поскольку неведомые великаны делали свою работу в Темные Века, то и громоздить плиты пришлось им вслепую, на ощупь, и стены вышли с наружным наклоном. А может, они нарочно так сделали, правильно понадеявшись на крепость раствора. Взобраться на такие стены было невозможно. То есть находились ловкачи из самих же горожан, но совершали они свои восхождения только по большим праздникам, чтобы показать молодечество, ползли по отвесному камню, как жуки, без веревок и клиньев.
Но ведь целую армию такому не обучишь.
Никому не удавалось взять Чизбург штурмом. С позором отступали из-под его стен даже император Эбистоса Кавтирант Багрянорожий, даже немчурийский маршал фон Тринкенберг, даже уклонинский гетман Полусядько, даже стрижанский адмирал Бульбультон (тот, правда, с позором не отступил, но отплыл), даже сарацинский султан Салоеддин.
Иногда кому-нибудь из окрестных владетелей случалось, действуя переговорами и подкупом, стать номинальным хозяином Чизбурга, чизбургграфом, но только до той поры, покуда горожан устраивало его правление.