Белый хрен в конопляном поле
Шрифт:
Первой достопримечательностью замка была огромная картина, изображавшая Тихона с давешней ласковой женщиной. Картинный Тихон почтительно поддерживал даму под руку. Их головы были увенчаны коронами из золотых листьев. Ноги венценосцев попирали карту Агенориды. Крылатые гении по бокам трубили им славу. Немые слуги, скользя мимо, отдавали честь не только настоящему Тихону, но и нарисованному…
— Мы выкупили тело великого дона Мольберто, скончавшегося от белой горячки, — с гордостью сказал камердинер. — Страшно сказать, сколько золота на это ушло. Зато теперь у нас есть
— А что это я здесь бледненький такой? — встревоженно спросил Тихон.
— Оттого, что допрежь вы редко бывали на воздухе, мой принц, — сказал Мор-Милат. — Но нет худа без добра. Ваша безумная вылазка в каком-то смысле пошла вам на пользу — вы загорели, порозовели… А в здоровое тело непременно вернется и здравый дух!
— Вернется, вернется, — пообещал Тихон. — Куда он денется!
В замке Эльфинор было намного интереснее, чем в Лабиринте Академии. К тому же никто не бубнил про науку. Факелы здесь не чадили по стенам, но было светло, как днем. Неизвестно откуда доносилась тихая музыка. От гранитных стен вовсе не веяло холодом, зато пахло лесом.
— Мы пока не в силах придать замку его прежний вид, — оправдывался Мор-Милат. — Говорят, при эльфах тут деревья росли прямо из стен… Но так будет, так обязательно будет! А потом мы вырастим вокруг замка настоящий эльфийский лес…
— Неплохо, неплохо, — рассеянно кивал Тихон. — Уж вы старайтесь, миленькие, без награды не останетесь…
— Не награды ради служим, — вытянулся камердинер. — Но во имя возрождения эльфийской державы… Вернется на землю древняя Правда! — страстно выкрикнул он. — К нам стекутся все обиженные владыками земными! Они и станут вашими подданными. Наши лекари уже научились надставлять уши, — он приподнял седую прядь, и принц увидел настоящее живое эльфийское остроконечное ухо, — научатся они и продлевать век. А род человеческий постигнет, наконец-то, заслуженное возмездие!
До сих пор Тихону приходилось видеть лишь печенюшки, которые так и назывались — «эльфийские ушки». Пекли их обычно на Майский день.
— Тогда почему же у меня обычные уши? — спросил он.
Камердинер смутился.
— Вы все же наполовину человек, ваше высочество, — вымолвил он наконец. — Но для вас, будущего короля эльфов, форма ушей и не должна иметь значение! Король выше каких-то там внешних признаков!
— Разумно, — сказал Тихон. — Ну, веди меня, показывай этот самый котел Луга…
Котел Луга помещался в большом зале и высотой был в полтора человеческих роста. С одного бока к нему прилажены были деревянные ступени.
— Надставлять пришлось котел, — объяснял камердинер. — Чтобы не по одному, а сразу десятком.
Потом он рассказал Тихону, откуда взялся этот котел и кому раньше принадлежал, но эта история не имеет к нашей ни малейшего отношения. Мало кто теперь вспомнит имя древнего бога Луга, тем более что был он никакой не бог, а просто очень сильный маг, которого считали богом исключительно в силу отсталости и неразвитости тогдашнего человечества.
– … а после третьей купели выходят такие, что не говорят, не слышат и не видят, — объяснял Мор-Милат. — Они самые страшные бойцы в подземельях и во время ночных вылазок.
— Скучно с такими, — сказал Тихон. — Да и нет у меня сейчас настроения кого-нибудь воскрешать.
— Как хотите, ваше высочество, но мэтр Кренотен…
— А кто у нас тут главный, миленький? — последнее слово в устах доброго Тихона прозвучало весьма зловеще.
— Вы, мой принц, но…
— Никаких «но», — сказал Тихон. — Я есть хочу, и нечего мне покойниками аппетит отбивать…
Тут к Мор-Милату подбежал слуга во всем черном и начал что-то объяснять на пальцах.
— Ваша матушка требует вас к себе, — сказал камердинер. — Там и отобедать изволите.
— Матушка… — вздохнул Тихон. — Надо идти.
ГЛАВА 29,
— Надо идти, — вздохнул граф Пихто. — Не дожидаться же, пока поволокут силой. По-человечески прошу, боцман, присмотри за мальчишками. Если выйдем из этой передряги — не пожалеешь.
— Присмотрю, ваша светлость, — сказал Бен Баррахлоу. — И без всякой корысти, только из уважения.
Стражники увели графа Пихто, но окошко в двери закрывать не стали, отчего в камере слегка посветлело.
Арестованные студенты пока помалкивали — должно быть, с великого перепугу. Их вообще-то в Плезире никто не осмеливался тронуть — в Академии была своя полиция, правда, весьма снисходительная, так как ей кое-чего перепадало после студенческих набегов на городские лавки и рынки. А тут тебе сразу страшная Вместилия…
— Очнулись, что ли? — заботливо спросил боцман.
Видимо, громкий скрип запираемой двери разбудил его подопечных.
Тот, что с татуировкой на щеках, обвел камеру цепким взглядом, а другой, бледный, глядел безучастно в одну точку.
— Где мы? — спросил татуированный Терентий.
— В тюрьме, мой бедный маленький друг, — сказал Бен Баррахлоу. — В тюрьме, как и полагается всякому приличному человеку в этой беззаконной Бонжурии.
— Да я… Да батюшка… — проскрипел зубами Терентий. — Да он же их всех…
— Батюшку — или кто он вам — уже на допрос увели, — мрачно сказал боцман.
— Это не батюшка. Это граф Пихто. Он нам никто, просто знакомый, — сказал Терентий.
— Знакомый, знакомый, — проворчал боцман. — Сразу от него и отказываешься… Ненадежный ты, гляжу, парень. Если чего, не возьму тебя и поваренком, не то что юнгою…
— Да я не отказываюсь, — махнул рукой Терентий. — За что нас сюда-то?
— За покушение на августейшую особу.
— Не ждал я такого от Тихона, — сказал Терентий. — Эй, Тишка, ты тогда в театре спятил, что ли?
Обличенный Тихон побледнел еще сильнее, но промолчал.
— Ты что, родной язык забыл? Так я напомню, — угрожающе сказал Терентий и полез к брату, сгреб его за грудки, приблизил к себе и… — Это не Тихон, — вдруг сказал он. — У Тихона глаза не такие. То есть цветом, конечно, такие, но добрые, а у этого — как хрусталь колючий…