Белый кот
Шрифт:
«Ты очень быстро убедишься в собственной беспомощности…»
Женя разозлилась. Она плеснула себе в лицо холодной воды и пробормотала сквозь зубы:
— А это мы еще посмотрим…
«Посмотрим», — продолжал иронически усмехаться Панкратов.
Женя и сама понимала, что он прав. И мир теперь жесток, и не деньги надо зарабатывать, а… устраиваться,и никому она не нужна на белом свете, кроме родителей, сестры и подруг… А у них и своих проблем достаточно.
«В конце концов, — сказала себе Женя, — два месяца я проживу спокойно… А потом найду себе работу. Еще посмотрим, кто из нас будет на
«А это важно? — спросила она тут же себя. — Важно другое. Я хочу доказать ему, что я выдержу. Выстою. Не сдамся…»
Ей снова захотелось стукнуть кулаком по стене и дать волю чувствам — разреветься, смешивая слезы злости и боли, закричать…
— Дело в тебе, Панкратов, — прошептала она. — Я смогу выжить. Без тебя… Без…
«Все, — приказала она себе. — Упоминание данного имени строго запрещается. Если мысли о духовных субстанциях вызывают у тебя негативные эмоции, сосредоточься на материальном…»
Два месяца. Женя, правда, плохо еще себе представляла, каким образом она проживет на шестьсот баксов. Именно столько был должен Жене квартирант. Не может же она больше жить в панкратовской квартире. Значит, больше она не сможет сдавать свою…
Женя снова пригорюнилась. Переведя баксы в рубли, выяснила для себя, что шестьсот баксов очень мало, хватит ненадолго…
— Пожалуй, работу мне придется искать срочно, — пробормотала она, ловко переворачивая чашку. — Немедленно.
Гадать на кофейной гуще Женя любила. Правда, она почти ничего не понимала в «пятнах Роршаха», появлявшихся после этой нехитрой процедуры на дне и стенках чашки. Но и теперь с интересом принялась рассматривать коричневые разводы, пытаясь узнать будущее.
— Дерево, — задумчиво прошептала она. Назвать это деревом было сложно, но Женя где-то читала, что дерево означает долгую жизнь и счастье, поэтому она очень хотела, чтобы две пересекающиеся грязные дорожки были деревом. Хотя куда больше это напоминало крест…
Женя вздохнула и отставила чашку.
В конце концов, в ее будущем теперь нет места Панкратову. «Можно представить себе, что в природе вообще его не было… Или был, а то слишком жестоко совсем лишать его места под солнцем… Только он был не в моей жизни. В чьей-то другой… А я его никогда и не знала…»
Правда, отчего-то при этой мысли грудь сдавила тоска и к уголкам глаз подобрались слезы, но это пока. Она привыкнет. Человек ко всему привыкает в конце концов.
Даже к отсутствию Панкратова.
— Все забудется, — пообещала себе Женя. — Все обязательно забудется, подернется дымкой времен… Человек все забывает. И это я тоже забуду…
Снег за окном падал еще сильнее, точно собирался засыпать все пути. Все выходы из этого дома. Из прежней жизни. От самой себя — жалкой, беспомощной домашней кошки Женечки — Дженни, голубушки, лапушки, душечки… «Ко-о-ошечка моя…»
Женя словно наяву услышала панкратовский голос.
Ну нет. Голос Панкратова действовал на нее как взгляд удава на кролика. Парализовал ее волю. Ей сразу захотелось стать маленькой — такой маленькой, чтобы запросто поместиться на панкратовской ладони, свернуться там клубочком и мирно задремать, твердо зная, что уж тут-то ей не страшны никакие житейские бури и невзгоды.
— Нет, — прошептала она.
Резко встав, она бросилась одеваться.
«У меня сегодня много дел», — убеждала она себя. Чтобы не признаться, что прежде всего у нее одно очень важное дело — убежать от Панкратова. Убежать от собственной неуверенности.
Убежать от самой себя.
С Панкратовым была любовь с первого взгляда. Случилась она, правда, давно… В те времена Сережа Панкратов был очень высоким, очень худым и очень красивым. В довершение ко всем своим достоинствам он играл на бас-гитаре в рок-группе с загадочным названием «Ожидание семи отроков». Название было совершенно идиотским. Женя тщетно пыталась понять, почему отроков было именно семь. И чего они так упрямо ожидали… Или это их дожидались… Когда она первый раз услышала выступление «отроков», она пришла в ужас. Ей и в самом деле захотелось, чтобы уста певцов запечатало вечное молчание. «Сонмы врагов моих превратятся в прах», — пел пухленький прыщавый паренек с лицом прокуренного херувима. То есть лицо у него пыталось выглядеть ангельским и задумчивым, но глаза все время косили. И Жене даже пришло в голову, что скорее всего именно так выглядел падший ангел, когда Господь свергал его с небес. И слабо верилось, что целые «сонмы врагов» поспешат превратиться в прах от ужаса, увидев эти толстые и мягкие губы и глупое, рябоватое лицо. Разве что они поспешат убежать, заслышав такой жуткий текст и такое утробное мычание, которое бедный парень считал пением? Панкратов привлек ее своим молчанием. Он стоял, задумчиво дергал за струны басуху и — молчал… Всем своим видом Сережа показывал, что к этим текстам он не имеет никакого отношения. Равно как и к окружающим его людям. Так, зашел на минутку на бас-гитаре поиграть. Сейчас поиграет — и так же молча, загадочно усмехаясь, покинет всю эту компанию.
На тот незабываемый концерт ее привела Ольга. Группа боролась за гордое звание психоделической, и Ольга считала, что они, как продвинутые особы, непременно должны там побывать. Люська не пошла, придумав себе замечательную отговорку, против которой Ольга возразить не смогла. Сославшись на расстройство желудка, Люсинда прекрасно провела тот вечер в обществе Олдоса Хаксли. А Жене пришлось идти. Но когда выяснилось, что задумчивый басист оказался хорошим Ольгиным знакомым, Женя пришла в ужас.
Он возник перед ними в тот момент, когда Женя обдумывала план бегства. В антракте. Они стояли на полутемной лестнице, курили, и Ольга пыталась доказать ей, что все дело в незатейливом Максе. «Он просто задолбал всех своими амбициями, — говорила Ольга. — Тексты пишет совершенно кретинские и поет как несмазанная телега… Капризен, словно уже облекся мировой славой. А ребята хорошие. Способные стать настоящими звездами, если дать им приличные тексты… Просто от Макса отвязаться не могут». Ольга утверждала, что дело в материальной зависимости. Женя слушала, кивала и думала, что надо отсюда уходить. Второе отделение заунывного «психоделического» маразма она просто не вынесет.
В этот момент и появился перед ними Сережа собственной персоной.
— Здравствуй, Оля, — сказал он, смотря при этом на Женю.
— Привет, — обрадовалась Ольга. — Познакомься, кстати… Это моя школьная подружка. Пишет стихи и вообще личность незаурядная…
Женя после такой «рекламной паузы» окончательно сконфузилась. «Зачем она все это говорит? — досадливо подумала она. — Про стихи. Про личность… Она бы еще вспомнила, как я в восьмом классе воображала себя Франсуазой Саган. Слава Богу, дальше второй страницы у меня никогда дело не шло…»