Белый крест
Шрифт:
– Примите как факт и не требуйте объяснений, потому что их нет. Его физиология стала другой. Изменены все биохимические процессы. Он не нуждается в пище. Совсем. Иногда немного пьет, только воду. И никогда не спит. Если оставить его в темной комнате, он будет просто лежать.
– Большой кусок мозга, – пробормотал Мурманцев. – Вы же понимаете, что это значит?
– Догадываемся, – пыхнул трубкой профессор. – Личность скорее не изменена, а заменена.
Карамышев сочувственно смотрел Мурманцеву в глаза.
– Нужна уверенность. Мертвое, бездушное тело крестить невозможно. Но если он еще жив… – Окончания не последовало.
– Как я это определю? – взмолился Мурманцев, оглядывая всех по очереди.
Библиотека окунулась в звенящую тишину. Что за дух сидит в теле четырехлетнего ребенка? Церковь не может с ним справиться. Что же, половина преисподней втиснута в выпотрошенный череп младенца? Мурманцев заметил, что его трясет. А может быть, нет никакого духа. Только изуродованная, как и тело, трансформированная под нужды ада душа, не получившая вовремя защиты креста.
– Ты спрашивал, откуда они будут рождаться, – кашлянув, тихо подал голос Мирский.
Профессор с интересом уставился на него. Усы явственно зашевелились, как у кошки, поймавшей носом струю свежего воздуха, а вместе с ней запах тухлятинки.
– Пресловутое «распутинское пророчество»? Рожденные для Черного Царства? Не поддавайтесь гипнозу мертвых слов, милейший Григорий Ильич. Веря в них, вы наделяете их реальностью. Слова лишь пыль и мертвых прах, как сказал ктото, не помню кто. А вы, молодой человек, – он повернулся к Мурманцеву и ткнул в его сторону ароматно курящейся трубкой, – не переживайте так уж. Представьте, что вам выпал уникальный шанс перевоспитать возможного антихриста.
Мурманцев представил. И почувствовал, как сводит скулы. Опять же – было непонятно, действительно ли ему предлагается так думать или это шутка для поднятия духа.
– Итак, господин подкапитан, задача вам ясна? – Карамышев встал.
Мурманцев тоже.
– Ясна, ваше превосходительство. Когда нам приступать?
– Чем скорее, тем лучше. Необходимо уладить формальности. Подыскать вам место жительства. Да и вам самим нужно…привыкнуть к мысли.
– Я могу увидеть… его… сейчас?
– Завтра. СвятоПантелеимонову обитель знаете? На Стромынке. Там рядом Дом призрения сирот и детейинвалидов. Буду ждать вас вместе с супругой в десять часов. А теперь, господа, позвольте откланяться. Григорий Ильич, не составите мне компанию? Нуждаюсь в вашем совете.
Карамышев увел директора, взяв под локоть. Мурманцев тоже нуждался в совете тестя и намеревался испросить его на обратном пути. Теперь же глядел вслед вышестоящим и не знал, куда себя деть. Потому просто сел обратно на стул и уперся взглядом в «Энциклопедию нового космоса» в руках профессора Арзамасцева.
– Хотите экскурсию по нашему музею? – любезно предложил профессор, откладывая том и выбивая трубку в высокую хрустальную пепельницу.
Так Мурманцев понял, что Арзамасцев все же состоит членом Общества космических ревнителей.
– Хочу, – деревянным голосом сказал он. – Очень хочу. Скажите, о чем богослов может с таким интересом читать в книжке про космос? И что вы ищете там? – Он ткнул пальцем в потолок. Смена темы сейчас казалась жизненно важной необходимостью.
– Отчего вы решили, что я чтото ищу там? Бог сотворил мир, чтобы любоваться им. У людей нет более высокого призвания, чем делать то же самое. Любоваться творением и тем славить Творца. Но почему непременно нужно любоваться миром из одной его точки, с Земли? Лично меня интересуют и другие ракурсы. Например, с Нептуна. Идемте, покажу вам музей.
Они вышли из библиотеки. Профессор был мужчина в возрасте, но, несмотря на это, имел походку как у норовистой лошади и шагал крупно, размашисто – красиво. Мурманцев плелся позади, разглядывая на стенах портреты почетных членов Общества.
– И по поводу богословия в космосе это вы напрасно, молодой человек. Взять хотя бы варварскую космическую доктрину поттермановой секты. Знакомы с ней?
– Так, приблизительно. Особенно не вникал. Вообще, не интересуюсь Каббалой. Както, знаете, подташнивает. Или советуете?
– Господь с вами. Но, как говорится, врага нужно знать в лицо. И оружие оного врага. Между прочим, по этой самой доктрине, мы сейчас находимся внутри их каббалистического бога. Он нас, планету разумею, вдохнул в себя в том самом приснопамятном семнадцатом. До этого же мы прозябали в пространстве богооставленности, за пределами Ацилут, мирабога. И лишь подпитывались его божественными эманациями, каковые эманации излучали звезды на внешних границах мирабога.
– Ну, мне кажется, подпитывались не совсем мы, – флегматично заметил Мурманцев.
– О, разумеется. Мы лишь пустые сосуды, даже не сосуды, а их осколки. Мы и на людейто мало похожи. Истинные и единственные собиратели божественных искр – избранный народ. Но теперь звезд нет, потому что мы внутри бога, а это значит, что скоро сюда явится мессия со всеми выданными ему полномочиями. Однако пока он не явился, мы, слава Богу, можем спокойно любоваться творением. Прошу.
Профессор широким жестом распахнул перед Мурманцевым дверь с золотой табличкой «МУЗЕЙНЫЙ ЗАЛ. Экспонаты руками не трогать». Это была комната чуть побольше библиотеки и почти так же обставленная. Только на меньшем количестве стеллажей стояли не книги, а экспонаты. Одну стену, напротив окон, занимали фотовиды: взлет ракеты с какогото частного космодрома, Земля из космоса с разных сторон, Парад лун в нежных пастельных тонах, лунные поверхности с близкого расстояния, их пыльноскалистые пейзажи, чарующие своей унылостью. В центре располагался снимок семидесятых годов прошлого века, здесь был запечатлен исторический момент – запуск первого космического корабля. Рядом – фотопортрет первого космонавта, красивое молодое лицо князя Дмитрия Гагарина в шлеме.
Мурманцев подошел ближе к снимку планеты, сделанному спутником, когда тот пролетал над Краем Земли в районе Атлантики. Южная Америка и Африка обрывались гдето на двадцать третьей параллели. За линией разлома чернела вечная ночь. Солнце и семь из девяти лун никогда не проходили над этой усеченной, будто серпом срезанной нижней частью бывшего шара. А слабого отраженного сияния Нептуна и Луны1 не хватало, чтобы высветить это космическое пепелище. Ибо там наверняка лишь прах и пепел. Застывшая лава и обугленная порода земной мантии.