Белый крест
Шрифт:
Дверь заперта, но это не беда. Он входит в квартиру. В передней – много калош, шуб и пальто. Из глубины квартиры доносятся гитарная музыка, смех, крики, звяканье рюмок. Мурманцев проходит по коридору. Мимо прошмыгивает юноша жидкой наружности в рубахе и штанах, какие носили лет сто и больше назад. В одной из комнат людно и накурено. Накрыт стол, вокруг в беспорядке сдвинуты стулья. Здесь человек десятьдвенадцать. В основном молодые женщиныпростолюдинки. Одна, перекрикивая других, пытается чтото рассказывать. В углу рябой солдат в расстегнутой шинели грызет яблоко и глядит на всех большими бессмысленными глазами. В центре стола сидит человек, на обоих плечах которого повисло по краснолицей, распаренной от вина девке. Хозяин квартиры. Одет он просто, едва ли не в исподнем, но сам не прост. Выражение глаз поминутно меняется. То хитронасмешливое, то сумрачноодержимое, то покорнобезвольное. Длинные волосы расчесаны на прямой пробор, в бороде запутались хлебные крошки. На груди поверх рубахи большой тяжелый крест. Мурманцев смотрит мужику в глаза и невольно вздрагивает, узнав. «Зачем я здесь?» – смятенно думает он. Сесть ему некуда, и он остается стоять возле таращущегося солдата. Его никто не замечает.
От двери доносится звон колокольчика. Мурманцев слышит, как одна из краснолицых девиц, пьяно лыбясь и вульгарно интонируя голос, упрашивает мужика:
– Отче, расскажи, как просвещал блудниц в Саратове. Люблю слушать, как ты баешь про изгнание беса. Страсть люблю. Неужто правда ремнем по мясам голую гнал улицей?
В комнате стихло. Послушать старца всем было в охотку.
– Гнал и ремнем, – серьезно заговорил мужик. – Бес смиренных боится. А власть смирять мне от Господа Бога дана за подвиги мои. Смиренью же можно учить разно. И чрез телесные муки от вервия, коим Христос гнал сквернителей из храма. И чрез муки голизны прилюдной. И чрез унижение. Женщина существо гордое и блудливое. А я – маленький Христос. Мною освящаются и спасаются похотливые. Нуко, Агашка, сыгрый нам да спой. Мою любимую.
Девка напротив, с шалыми черными глазами и косой, уложенной на голове в три ряда, взяла гитару. Тронула струны. Но тут в комнату вернулся юноша, попавшийся Мурманцеву в коридоре, похожий на полового из трактира. Подбежав к старцу, он шепнул ему чтото на ухо. Распутин отпихнул от себя девок, принял осанистый вид.
– Ну, – сказал, – веди. Поглядим. Агашка, отложика струмент.
Парень исчез и минуту спустя привел впереди себя женщину. Принадлежала она не к низкому сословию. В лице была видна образованность. Мещанка или, может, гувернантка. В руках держала сумочкукошелек. Оглядев компанию, она определила хозяина квартиры, легко поклонилась ему и замерла. Очевидно, не ожидала найти здесь такое многолюдство. Ее разглядывали с интересом и откровенным ожиданием.
– Отец Григорий, к вам я… – пробормотала женщина и замолчала.
Распутин встал. Оправил рубаху, перешагнул через ноги сидящих.
– Знаю, зачем пришла, – сообщил он, остановившись перед гостьей. – Исцеления хочешь. – Он протянул руку и провел по щеке женщины. Она низко опустила голову. – Мужато нет. Огонь телесный залить некому. Что ж полюбовника не нашла?
– Где ж его найтито? – усмехнулась вдруг женщина и посмотрела в глаза старцу. – Грешно, отец Григорий. Вот если б вы…
Старец распялил рот в юродивой ухмылке.
– Много вас таких. Со всеми грешно, а со мной не грешно. Не грешно со мной? – Он повернулся к сидящим за столом.
– Не грешно, отче, – подтвердили бабы. – Для спасения не грешно.
– А гордынято, а? – зычно вопросил Распутин у женщины. – Для меня себя берегла? Меня, Христова крестника? Любой с улицы, за которого Спаситель распят, не гож для твоей гуньки? – Он перевел дух и заговорил ласковей, добавив в голос теплой мякины: – Беса блудного мне выгнать не трудно, матушка. Да гордыня утянет тебя в пекло. А спасаться надоть, милая. Мне спасать вас надоть. Мне сам Бог повеление такое дал.
Распутин шагнул спиной к столу и, как бы невзначай споткнувшись, смахнул стоявшую на краю почти полную бутылку ликера и посудину с красной икрой. Звонко хлопнувшись, стекло разлетелось по полу. Вишневая жидкость потекла под стол и под ноги женщине. Икра смешалась с осколками и ликером, притянув к себе завороженные взгляды.
– Матрена, ведро с тряпкой, – велел Распутин, усаживаясь на диван, подальше от мутной красной речки.
Рослая девка с некрасивым лицом принесла наполненное водой ведро, поставила, рядом бросила тряпку. И села на место.
– Прибрать бы надо, милая, – обратился старец к гостье. – Не сочти за труд.
Женщина, снова обведя глазами сидящих, медленно положила сумочку на тумбу у стены. Расстегнула манжеты платья и закатала рукава.
– Да ты сыми его вовсе, – подсказал Распутин. – Испачкаешь, подол мешать будет.
Женщина растерялась.
– Как это…
Но кто то из баб на стульях уже подсказывал ей глазами: снимай, не перечь, святой старец знает, что говорит. Одна из девок подошла помочь и почти силой стянула с несчастной платье. Подтолкнула к ведру.
– И сапожки сымай – заляпаешь, не дай Боже, – серьезно приговаривал старец, кивая.
Сапожки были сняты и поставлены у двери.
– Боюсь, матушка, чулки издерешь. Полто у меня, может, и гладкий, а может, и гвоздок где выскочил. А такто он теплый, не простудишься.
После этого тем же ласковым манером женщина была избавлена от нижней сорочки и осталась в одних лишь панталонах. Стояла пунцовая, руками закрывая грудь.
Распутин молчал.
Женщина неуклюже склонилась над ведром, взяла одной рукой тряпку.
– Двумято, милая, сподручней.
Несчастная миг помедлила, а затем словно пустилась во все тяжкие. Груди открылись взорам, тряпка тяжело шмякнулась на пол, разливая воду. Согнувшись, женщина начала елозить ею по половицам, сгребая размокшую икру. Солдат в углу громко сглотнул. Бабы тихонько зашушукались.
В коридоре снова раздался звон колокольчика. Тот же юноша гибко скользнул в дверь. Распутин не шевелился, на лицо легла желтая тень – он казался восковой фигурой.
Икра была собрана в ведро. Вернулся юноша и опять пошептал старцу на ухо. Тот ожил, кивнул и поднялся. Не говоря ни слова, вышел из комнаты.
Мурманцев отправился за ним. Голая женщина, покорно, по слову лукавого мужика трущая пол, вызывала у него полужалость, полуотвращение.
В коридоре у входной двери Распутина ждал человек. Серая, незаметная внешность, коричневое пальто, шляпа на глазах. Старец близко подошел к нему, стал слушать, наклонив голову. До Мурманцева донеслось:
– …сведения… полиция… готовится… его превосходительство… Протопопов… меры предосторожности… покушение… сговор…
– Ступай, мил человек, – сказал Распутин, когда шепот прекратился. – За доброе слово спасибо. Только нельзя меня убить. Богом я заговоренный.