Белый крест
Шрифт:
– Что вы, Василий Федорыч, вы мне очень даже помогли.
– Ну, я рад. Господь с вами, голубчик. Езжайте домой.
– Василий Федорыч!
– Да? – Алябьев обернулся.
– Биотрон действительно невозможно взломать?
– Вы же слышали, что говорил гильдмастер.
– Гильдмастер тоже человек. Он тоже может заболеть немедицинской болезнью души.
– Империя держится не на биотронах, голубчик Савва Андреич. Империя держится государем, помазанником Божьим.
Повернувшись, капитанкомандор зашагал прочь.
Мурманцева ответ убедил – но не до конца. Николай II Святой был помазанником Божьим и не удержал империю в руках. Его сломил хаос, начинавшийся
«Такая вот рокировочка», – подумал он.
Старожилы рассказывали, что речка Надым временами точно бывает похожа на дым. Плывет будто на ветру серобелесыми невесомыми струями, густыми, непрозрачными, как от костра из влажных веток. За год, который Мурманцев провел здесь, он не раз приходил на берег – ранней осенью и поздней весной, потом летом. Речкадым приковывала к себе взгляд и словно околдовывала. Начинало казаться, что она окутывает берега теплом, и ноздри щекотал горьковатый запах лесного пожарища. Говорили, что пожар и правда был. Давнымдавно туземные язычники во главе со своим князьком пожгли только что построенный на их земле монастырек. Да этот же огонь их самих и прогнал. Сильный ветер раздул пламя, пожар перекинулся на лес и облизал пятки бежавшим туземцам. Монастырь после отстроили заново – и стоит он с тех пор уже четыреста лет, разве что чуть поболее стал.
А может, и не от туземцев пожар случился. Место было немного странное – как будто облюбованное шаровыми молниями. Монахи их часто видели вокруг обители и даже внутри. Правда, молнии вели себя тихосмирно, никто из старцев не мог наверняка сказать, чтоб они спалили хоть чтонибудь.
Мурманцев почти не помнил, как оказался в этих краях. Как бежал из первопрестольной – помнил, а дальше сразу – сибирский полустанок, бедная гостиничка, речка, похожая на дым, белые стены монастыря, монахпривратник, латающий дырявый сапог. Монастырек был не то что небогат, а попросту нищ. От ближайшего города – сотня верст, деревень вокруг мало, земля родит плохо – холодный край, да еще и места болотистые. Мурманцев както сразу решил, что останется здесь. Хотя и привык к более комфортным условиям, но отчегото за душу взяла простота и суровость здешней жизни.
Первые несколько дней послушничества его не отягощали работой – дали пообвыкнуть. В перерывах между долгими службами он бродил по монастырю и вокруг, хмелея от новизны ощущений и немножко опасаясь, что не выдержит испытания на прочность. Узнав, что в обители имеется библиотека, обрадовался – без книг даже монастырская, близкая к Небу, жизнь казалась неполной. Знакомство с библиотекой вызвало легкий шок. Здесь были редчайшие издания семнадцатого и шестнадцатого веков, несколько рукописных книг даже более раннего времени. То ли монахи спасли их от того давнего пожара, то ли позже они попали сюда разными путями. Но библиотека оказалась в кошмарном состоянии. Никто ею не заведовал. Каталога не имелось вовсе. Книги стояли на полках в беспорядке. Еще хорошо, гнить не начали и мышей не водилось. Мурманцев подавил в себе негодование молитвой и пошел к настоятелю. Изложил суть и попросил дать ему послушание – назначить библиотекарем. Игумен отец Варсонофий поразмыслил и сказал:
– Что библиотека в недолжном порядке – то мне ведомо. Подумываю устроить туда отца Пимена. Стар он уже для работы на сыродельне, телом ослаб. При книгах ему самое место. Ты же, брат Савва, молод и телом крепок. Даю тебе послушание на огородах трудиться.
Брат Савва только рот раскрыл – и ушел пристыженный. Первейшее правило монастырской жизни – не проявлять самочиния и любоначалия. Отец Варсонофий преподал молодому послушнику урок смирения.
В тот же день брат Савва познакомился с отцом Галактионом. Монастырские огороды тянулись на поле за стеной обители – метров двести до кромки леса. Поближе шли грядки с капустой, морковью, репой. Дальше – картофельные ряды. На все поле – один монах с лопатой в руках. Брат Савва вздохнул и поплелся к нему на подмогу. Монах был старый, годов семьдесят, не меньше. Седые волосы до плеч, такая же борода до пупа. Лицо – красное от усилий и уже покидающего север солнца. Вдоль выкопанных рядов лежали картофельные клубни, не шибко крупные, скорее мелкие.
– Бог в помощь, отче, – поздоровался брат Савва.
Монах распрямился, утер рукавом лоб.
– Спаси Бог на добром слове, – ответил. – Слыхал я, новый послушник у нас объявился. Ты, что ли?
– Я. Велено мне, отче, с вами работать.
– А ты, сынок, лопатуто умеешь в руках держать?
– Научусь, дедушка.
– Поучись, поучись, сынок. – Монах передал ему лопату. – А я передохну маленечко.
Он присел на кучу картофельной ботвы и стал наблюдать за послушником. Следующие два часа брат Савва, орудуя лопатой, вытащил из земли немало изрезанных клубней и выслушал множество советов старого монаха. В конце концов авва осерчал на него за то, что портит добро, которым братия кормится всю долгую зиму, и отобрал лопату. Велел собирать высохшую картошку.
Ползая с мешком по рядкам, брат Савва спросил старца:
– Что же тебе, отче, в твоито годы такое тяжкое послушание дали? Провинился чем?
– Провинился, сынок, – смиренно ответил отец Галактион. – Беспокойства во мне много. Вот и изгоняю лишки по настоянию братии.
– Какого такого беспокойства? – удивился брат Савва.
Отец Галактион промолчал, глядя кудато мимо него. Не дождавшись ответа, брат Савва перестал допытываться. Вспомнил, что любопытство есть праздность и суесловие.
Несколько минут спустя он внезапно почувствовал прикосновение к ноге. Оглянулся и замер. Возле ноги дергалась какаято нелепая металлическая зверушка, похожая на цаплю. Брат Савва стоял у нее на пути, и она пыталась развернуться, при этом забавно пыхтела, как маленький паровоз.
– Что это? – воскликнул он, отпрыгнув в сторону.
– Оно, – лаконично изрек отец Галактион.
– Что – оно?
– Беспокойство мое.
Зверушка удовлетворенно хрюкнула, когда дорога освободилась, и пошагала дальше, переступая длинными негнущимися ногами. При каждом шаге она чуть наклонялась вперед, как будто хотела склевать червячка с земли.
– Вечный двигатель, – объяснил монах, провожая зверюшку взглядом. – Вот так и ходит вокруг – уже больше двух лет.
– Вечный двигатель? – Лицо у послушника вытянулось. – А тебе, известно, дедушка, что идею перпетуум мобиле отвергли как несостоятельную еще в восемнадцатом веке?
– Окончательно – в конце девятнадцатого. Известно, сынок. Так я ж и не говорю, что мой двигатель опроверг второй закон термодинамики. Я, видишь, и сам не понимаю, как он работает. Теоретически – на воздухе. Сжимает внутри, потом выбрасывает. Воздух его и толкает. Да только по всему не должен был он работать. Ан вот уж третий год ходит кругами.