Белый легион: Террор не пройдёт!
Шрифт:
Пиликнула маленькая коробочка в его руке. Со щелчком отворились замки. Ломали распахнул дверцу своего «Мицубиси», достал тряпку и начал тереть лобовое стекло. Машина давно не мытая из-за всех этих неприятностей. На ней слой грязи. Это непорядок. Хороший конь имеет право рассчитывать на хорошее отношение.
— Вот… — он выругался.
На капоте пальцем по пыли кто-то вывел «Помой меня, я вся чешуся». Русские! Ублюдки, дети ублюдков и будущие родители ублюдков!
Он провёл с размаху по надписи тряпкой. Потом дотёр лобовое стекло. И резко обернулся,
— Не тянись к стволу, — предупреждающе вскинул руку огроменный племенной бычара, почти бесшумно появившийся сзади. — Ломали, веди себя прилично.
Махмадхаджиев прошёлся острым взором вокруг. И засёк ещё одного типа, маячившего поодаль. Ломали нахмурился. Это же надо, почти вплотную подпустил двоих врагов. Расслабился, шайтан дери! Чувство опасности, которое должно сопровождать воина днём и ночью, утерял!
— Надо чего? — недружелюбно спросил он у здоровяка. Он его узнал. Такую колоритную фигуру не забудешь. Они сталкивались, когда убили Сельмурзаева. Это был заместитель начальника Управления по борьбе с бандитизмом полковник Артемьев.
— Да не ершись, Ломали, — примирительно произнёс Артемьев. — Работу-то нашёл?
— Без работы не останусь.
— Вот и отлично. Я рад за тебя.
— Чего надо? — вновь спросил Махмадхаджиев.
— Нехорошо на улице говорить. Давай проедемся. Чего людей смущать?
— Что, арестуешь?
— Зачем? Хотел бы арестовать, ты бы уже асфальт целовал и по тебе спецназ башмаками гулял бы… А то не знаешь?
— Знаю.
— Поговорим как нормальные люди, — Артемьев потянул на себя дверцу «Мицубиси».
Махмадхаджиев прошептал недовольно что-то себе под нос, но уселся за руль. Спросил недружелюбно:
— Куда?
— Вперёд… Вон в ту арочку слева…
Они отъехали на несколько кварталов. Чеченец не проронил ни слова. Артемьев тоже не спешил нарушать тишину. Война нервов.
— Притормози, — кивнул Артемьев.
Махмадхаджиев послушно прижал машину к бордюру за длинным складским помещением. Сзади, почти притершись бампером, остановился невзрачный «Форд» с тремя оперативниками «Легиона».
— Ты не все рассказал в прошлый раз, Ломали, — заявил Артемьев.
— Все рассказал, — буркнул чеченец. — Больше ничего не знаю. Ты это слышать хотел?
— Знаешь, смотрю я на тебя, и мне кажется, что сегодня я тебе вечерний кайф обломаю.
Махмадхаджиев вздрогнул. Артемьев понял, что попал в самую точку.
— Ты о чем? — прошипел чеченец.
— О мальчиках, Ломали. Об Алёше. И Сашке…
Махмадхаджиев повёл плечом, рука его опять непроизвольно потянулась к кобуре.
Артемьев дёрнул его за правую руку, впечатал локоть в челюсть.
Удар был очень силён — как ядром из пушки. Махмадхаджиев, крепкий, как скала, сразу отрубился. Глаза закатились.
Вытащив из кобуры под мышкой чеченца пистолет, Артемьев разрядил его, бросил на заднее сиденье. Похлопал чеченца по щекам.
— Ломали. Подъем… Очнулся? Не трепыхайся… Не надо…
Махмадхаджиев встряхнул своей бараньей, крепкой головой, хотел было дёрнуться, но нутром почуял, что его сейчас вырубят второй раз, и будет ещё хуже. Поэтому просто зашипел, закусил губу, налившимися кровью глазами глядя на Артемьева.
— Так вернёмся к нашим детишкам, Ломали? — спросил полковник милиции.
— О чем говоришь?
Артемьев вытащил несколько фотографий, кинул на колени чеченцу:
— Узнаешь?
— Не узнаю.
— Так это же ты. С детьми…
Фотографии были чуть мутные, но Ломали на них узнать можно было без труда.
— Это не я!
— Слушай, баран горный, — ровным голосом проговорил Артемьев. — Спорить не буду долго с тобой. Сейчас задерживаю. Прячу в камеру. Я тебе уже присмотрел отличную камеру на двадцать человек. Хоть ты мужик и здоровый, и гордый горец, но там будешь не ты в задницу драть, а тебя… Я позабочусь… Станешь опущенным. И я тебе буду все новые статьи уголовного кодекса приискивать… И знаешь, я позабочусь, чтобы тебя родственники не выкупили. И не обменяли. Я это могу… Ещё по телевизору покажу видеозапись… Твоим родственникам понравится… Аллах разрешает забавляться с детьми? Даже с детьми неверных?
Артемьев дал чеченцу переварить сказанное.
— Что тебе надо, сын ишака? — спросил Махмадхаджиев.
И получил ещё раз по морде. Не так сильно. И очухался быстрее.
Артемьев чувствовал, что он попал на гребень волны. Дело пошло. Осталось только немного дожать.
И чеченец поплыл…
Сперва немножко. Потом все больше и больше. И, наконец, выложил все…
Артемьев был доволен. Не пришлось пользоваться лишний раз услугами Доктора с обязательной последующей зачисткой. Слишком много трупов в последнее время.
Цифровой магнитофон на шестнадцать часов записи фиксировал откровения Ломали. Будучи старшим телохранителем Сельмурзаева, он знал много любопытных подробностей из жизни босса.
Тревожная лампочка замигала в сознании Артемьева, когда Ломали заявил, что депутат отлучался несколько раз куда-то. Оставлял охрану. Садился за руль. И уматывал на встречи.
Артемьев почувствовал — здесь тепло. И спросил:
— С кем встречался покойник?
— Не знаю.
— Он должен был хоть что-то говорить. Хоть словом обмолвиться.
Ломали почесал затылок. Скрип был такой, будто деревяшкой водят по свиной щетине. Но определённый эффект это возымело.
— Сельмурзаев однажды проговорился, зло так: «Лампасы надели благодаря нам. А теперь носы воротят. Госбезопасность…»
— Лампасы… Госбезопасность… — кивнул удовлетворённо Артемьев. Детали в запутанной головоломке начали становиться на предназначенные им места…
— Так же возможно применение суперэлектриков в магнитных трассах скоростных поездов, — Парамон Купченко вытащил из портфеля очередную разработку. Иллюстрировал он свои прожекты ватманскими листами с чертежами и формулами. Оттарабанив очередную убойную идею, он скатывал ватманские листы в трубку и прятал в безразмерный портфель. Тут же выуживал оттуда новый сюрприз.