Белый «мерседес»
Шрифт:
Грек. Никогда не будет!
16. Экстерьер.
У таверны.
(День)
Гюнтер и Сю, не глядя друг на друга, садятся в белый «Мерседес». Грек и официант наблюдают за ними, стоя у порога таверны.
Грек. Где, я тебя спрашиваю, справедливость? Он — на белом «Мерседесе», а я — на старом велосипеде. О, Бог! Почему ты слеп?
Гюнтер. Давай скорей уберемся из этой страны. Сю. Куда? Ваши наследили
Отец Гюнтера не был нацистом. Он и винтовки в руках не держал. Этот интеллигентный человек был кинооператором, довольно известным в мире искусства, и оставил сыну, кроме почтенного имени, дом и километры отснятой им пленки.
В родительском доме Гюнтер и Сю пили, предавались любви под неумолкаемые вопли модных пластинок и, лежа на коврах, смотрели на домашнем экране папино наследство — документальное кино, отыскивая, что бы можно было продать из непроданного в свое время самим оператором.
С экрана на них хлынуло жуткое прошлое. Ее родителей и его родителей. Расстрелы. Виселицы. Очереди голых женщин и детей у дверей газовых камер. Горы трупов. Улыбающиеся эсэсовцы с серебряными черепами на тульях форменных фуражек.
Эти кадры отец Гюнтера не продал. Он их прятал. Как свой и национальный позор.
А Гюнтеру нечего стыдиться. Он их продаст, эти уникальные кадры, любой телевизионной компании и на вырученные деньги сможет долго кутить со своей подружкой Сю.
С коробками пленки Гюнтер и Сю стали толкаться в двери телекомпаний, предлагая свой товар. Но покупателей не находили. Кому теперь это нужно? Прошло столько времени. Все это уже видано-перевидано и надоело. Пора забыть. Этот товар вышел из моды.
В своих попытках хоть что-нибудь выручить, Гюнтер и Сю, вопреки своей прежней беспечности, стали горячо отстаивать абсолютно чуждую им идею о том, что прошлое нельзя забывать во имя будущего и тому подобное, чем недавно доводили до бешенства Сю ее родители.
Но молодых людей вежливо выпроваживали. И они махнули рукой. Стали снова кутить. А лучшего места, чем Мюнхен, для кутежей в то время и придумать нельзя было. Начались Олимпийские игры, и Мюнхен стал столицей мира, нескончаемым карнавалом.
Идет документальное кино об открытии и начале Олимпийских игр 1972 года в Мюнхене.
Чудесный праздник. Яркие краски. Беззаботные радостные улыбки.
И все это глазами нашей пары.
17. Интерьер.
Плавательный бассейн.
(хроника)
(День)
Финальные заплывы. Брасс. Баттерфляй. Кроль. Дистанции короткие и длинные.
Как дельфины, мелькают в воздухе атлетические фигуры пловцов в стартовых прыжках. Мощные взмахи рук.
Победители,
Стоя на ликующей переполненной трибуне, Сюзанна в упоении подхватывает гимн. Гюнтер с удивлением внимает ее вдохновенному голосу, ее неподдельному восторгу.
Победители сошли с пьедестала, и публика снова уселась на свои места.
Гюнтер (Сю). Откуда в тебе такой энтузиазм? Из-за Марка Спица?
Сю. Конечно.
Гюнтер. Потому что он еврей?
Сю. Потому что он американец.
Гюнтер. И при этом — еврей.
Сю. Это никакого значения не имеет. Он — американец, как и я. И я горжусь как американка. А как женщина — я без ума от его красоты.
Потом карнавал внезапно прервался. Арабские террористы захватили в Олимпийской деревне израильских спортсменов. В Германии снова запахло еврейской кровью, и прошлое, которое так хотели забыть, вернулось в своем жутком оскале.
Мы подробно, по сохранившимся документальным кадрам, воспроизведем всю трагедию, разыгравшуюся в Мюнхене, и расскажем, как вели себя в те дни Гюнтер и Сю.
18. Интерьер.
Квартира Гюнтера.
(Вечер)
Гюнтер и Сю смотрят по телевизору пресс-конференцию Марка Спица. Уже нет его знаменитой улыбки. Каменное, тяжелое лицо. Сиявшие прежде глаза словно подернулись пеплом, угасли.
Корреспондент. Что вы думаете об израильских атлетах, взятых заложниками в Олимпийской деревне?
Марк Спиц. Никаких комментариев. Это очень трагично…
А сам чуть не плачет.
Корреспондент. Вы остаетесь здесь до конца Олимпиады?
Марк Спиц. Нет.
Корреспондент. Когда вы уезжаете?
Марк Спиц. Немедленно.
Корреспондент. Куда? В Нью-Йорк? Лос-Анджелес?
К камере прорывается тренер, встает между своим питомцем и объективом.
Тренер. Не отвечай! По причинам безопасности…
Марка Спица берут в кольцо телохранители во вздутых от оружия пиджаках.
Гюнтер в гневе выключает телевизор.
Сю. Ты обратил внимание, как изменилось его лицо? Куда девался стопроцентный янки с белоснежной, как на рекламе, улыбкой?
Гюнтер. Слетела американская косметика. И в глазах появилась еврейская печаль.
Сю. Мировая скорбь, как у моего отца… и матери… И их уцелевшей родни.
Гюнтер. Но почему скорбь, когда нужны действия? И немедленно! Судьба этих людей на волоске!
Сю. А что может сделать пловец, даже олимпийский чемпион, против вооруженных до зубов безнравственных убийц?