Белый павлин. Терзание плоти
Шрифт:
— Какие красивые голубые камни, мама! — сказал он.
— Да, — ответила Летти с улыбкой, потрогав ожерелье. — Они мне нравятся.
— Ты будешь петь, мама? — спросил он.
— Может быть. Но почему ты спрашиваешь? — Летти улыбнулась.
— Потому что ты всегда поешь, когда приходит мистер Сакстон.
Он наклонил голову и застенчиво дотронулся до платья Летти.
— Да? — сказала она, смеясь.
Летти положила ему руку на голову и погладила мягкие волосы.
— Спой песенку
Она поцеловала его.
— Ты будешь петь вместе со мной. А что бы нам такое спеть?
Она стала играть без нот, в то время как он стоял возле нее, а Люси, маленькая мышка, сидела на маминой юбке. Мать и мальчик запели песню. «Наш трубадур берет гитару, когда приходит он с войны». Мальчик пел чистым голосом, его пение напоминало полет ласточек утром. Казалось, светились даже его губы. Летти пела улыбаясь.
Наконец дети пожелали всем спокойной ночи, нежно поцеловали нас и выпорхнули из комнаты. Девочка просунула кудрявую головенку в дверь снова. Мы увидели белый нянин манжет, няня держала ее за руку.
— Ты придешь, и поцелуешь нас, когда мы будем в постели, мама?
Ее мама засмеялась и согласилась. И Люси исчезла на время, потом мы услышали ее голос: «Только на полсекундочки, няня! Только на полсекундочки!»
Кудрявая головка опять появилась в двери.
— И одну маленькую конфеточку. Только одну!
— Ступай!.. — Летти ударила ладонями по бедрам в притворном возмущении. Дитя исчезло. Но вскоре снова появилось в двери и снова стало просить сладости.
— Конфетку, мама. Только не мармелад.
Летти резко встала, с шумом отодвинув стул. Малышка, смеясь исчезла. Мы слышали, как она, задыхаясь, кричала на лестнице:
— Подожди, Фредди, подожди меня!
Джордж и Летти улыбнулись друг другу, когда дети ушли.
Когда улыбка погасла на их лицах, они грустно опустили глаза и до самого обеда сидели молча, в каком-то меланхоличном настроении.
После обеда Летти стала обсуждать, какие конфеты дать детям.
Когда мы пили кофе, она курила сигарету. Джорджу не нравилось, что она курит. Однако он даже слегка расцвел после того, как дал ей прикурить.
— Десять лет прошло с моей вечеринки в Вудсайде, — сказала она, потянувшись к маленькой римской солонке из зеленого нефрита, которую она использовала в качестве пепельницы.
— Господи, десять лет! — воскликнул он с горечью. — А похоже, что прошло столетие.
— И да, и нет, — ответила она улыбаясь. — Когда я оглядываюсь в прошлое и думаю о тех давних своих впечатлениях, мне кажется, что все это было только вчера. Но когда я вспоминаю все, что произошло потом, то кажется, что прошел век.
— А я, если посмотрю на себя, — сказал он, — то начинает казаться, что я стал
— Ты изменился, — согласилась она, глядя на него с грустью. — Случились большие перемены, но ты не стал другим человеком. Я часто думаю: он только притворяется, а в душе все тот же!
Оба пустились вплавь по соленому от слез каналу своей юности.
— Самое плохое, — сказал он, — что я был так глуп и беззаботен. И всегда во что-нибудь верил.
— Это правда, — она улыбнулась. — Ты всегда искал в обычных вещах какой-то скрытый религиозный смысл. Ты хоть изменился теперь?
— Ты знаешь меня очень хорошо. — Он засмеялся. — А во что мне теперь верить, как не в самого себя?
— Ты должен жить ради жены и детей, — сказала она твердо.
— Мег достаточно богата, чтобы обеспечить себя и детей, — ответил он, улыбаясь. — Так что я не знаю, нужен ли я ей вообще.
— Конечно, нужен, — ответила она. — Нужен как отец и муж, если не как кормилец.
— А я вот думаю, — сказал он, — брак — это скорее дуэль, чем дуэт. Один завоевывает другого, берет в плен, делает его рабом, слугой. И так почти всегда!
— Ну и?.. — спросила Летти.
— Ну и!.. — ответил он. — Мег не любит меня. А я ей нужен по привычке, хотя бы частица меня должна обязательно ей принадлежать. Поэтому она скорее убьет меня, чем позволит уйти.
— О нет! — воскликнула Летти.
— Ты ничего не знаешь, — сказал он тихо. — В нашей дуэли победила Мег. Женщина всегда побеждает, на ее стороне дети. В действительности я не могу дать ей то, что ей нужно. Это то же самое, что ты не можешь поцеловать чужака. Я чувствую, что теряю, но мне все равно.
— Нет, — сказала она, — это уже похоже на болезнь.
Он сунул сигарету в рот, сделал глубокую затяжку и медленно пустил дым через ноздри.
— Нет, — сказал он.
— Слушай! — сказала она. — Давай я спою тебе, и ты снова будешь веселым?
Она запела что-то из Вагнера. Это была музыка отчаяния. Она не подумала об этом. Все время, пока он слушал, он думал и смотрел на нее.
Она закончила арию из «Тангейзера» и подошла к нему.
— Ну почему ты такой грустный сегодня, в мой день рождения? — спросила она жалобно.
— Грустный? — ответил он.
— В чем дело? — спросила она, опускаясь на маленький диван перед ним.
— Да ничего! — ответил он… — Ты выглядишь очень красиво.
— Ты должен быть тихим парнем, понимаешь? Потому что я сегодня должна быть самой умной.
— Не-а, — сказал он. — Я знаю, что я должен. Но завтрашний день цепко держит меня. Я не могу вырваться из его костлявых рук.
— Но почему? — спросила она. — Руки у твоего завтрашнего дня вовсе не костлявые, они белые, как мои.