Белый шайен
Шрифт:
В лощине, покрытой легкими полосами утреннего тумана, горело несколько небольших костров. Явственно слышался запах приготовляемой пищи — жареной оленины.
Я напряг зрение, отыскивая взглядом ту женщину, за которой готов был отправиться хоть на край света. Она сидела возле ближнего костра, закутавшись в цветное одеяло. Это было отрадным фактом. Обычно пленнику или пленнице приходилось не легко. Летом их истязали жарой, зимой — холодом, им не давали ни пить, ни есть. Словом, они подвергались всяким лишениям и неудобствам.
Когда же один из мескалеро
— Видно, Твердый Рог собрался осчастливить Лауру, — насмешливо заметил Чарли. — Ишь, как увивается вокруг нее!
— Этот Твердый Рог — большая сволочь, даже не смотря на то, что он так обходителен с Лаурой, — прошипел я. — Клянусь, я кастрирую его!
— Я помогу тебе в этом, — улыбнулся Чарли.
Липаны были настолько уверенны в своей безопасности, что даже не выставили часовых. Они были неосмотрительными людьми эти горные липаны.
Закончив осмотр вражеского лагеря, мы вернулись к шайенам. Римский Нос быстро довел до нас свой план. Вот в чем он заключался. Увиденная нами лощина имела два выхода — на север и на юг. Без сомнений, враги выйдут из нее через южные ворота.
— Шайены обогнут лощину и устроят там засаду, — говорил Вокуини. — Засада! Что может быть отрадней для индейского сердца? Преимущество врагов в числе — ничто, если воздух вдруг взорвется от неистового боевого клича шайенов. Белое Облако будут вырывать из рук мескалеро Ниго Хайез и Чарли, остальные должны сеять панику и страх среди липанов. Вой волка, который издаст Вокуини, станет сигналом для начала атаки.
Сказав это, Римский Нос повел нас за собой. Уже спустя пятнадцать минут мы были на месте. И вовремя. В лагере липанов началось движение, указывающее на то, что они собираются пуститься в путь.
По плану Римского Носа мы разбились на две группы по пять человек в каждой. Одной группой командовал он, другой — я. Мне было лестно принять на себя эту обязанность. У него был большой выбор, но он остановился на мне. Наверное, потому, что видел, как я горю желанием вызволить Белое Облако из беды.
Когда мы заняли позиции, мои люди справа от выхода из лощины, воины Римского Носа — слева, липаны с двумя мескалеро и Лаурой тронулись с места.
Они ехали медленно. Не дыша, я наблюдал из зарослей диких слив за их приближением. Один, два, три… пять… десять липанов проехали мимо в открытую долину. Кровь в моих висках отбивала ускоренный отчетливый такт. Напряжение выросло до предела, когда Лаура поравнялась с местом нашего укрытия. Самоуверенный Твердый Рог ехал рядом с ней, гордо вскинув голову и прищурив глаза.
Я с нетерпением ждал сигнала Римского Носа, кусая губы, но вместо него прозвучал оглушительный одинокий выстрел. Это один из воинов Вокуини пренебрег приказами и пустил пулю в цепочку врагов. Я увидел, как пораженный липан, неуклюже взмахнув
Сообразив, что они в ловушке, остававшиеся липаны и мескалеро ринулись вперед, увлекая за собой и Лауру. Они проделали это прежде, чем мы опомнились. Дикий боевые кличи шайенов, выскочивших, наконец, из укрытий, лишь подстегнули резво скакавших на юг врагов. О погоне не могло быть и речи. Нас было вдвое меньше, и только засада давала нам преимущество.
Несомненная удача выскользнула из наших рук, как выскочивший из-под ног охотника длинноухий кролик.
Замечу, неподчинение приказу в армии белых карается смертью. Вольные же сыны прерий пользовались великой свободой, ограничить которую не могли и самые уважаемые вожди. Позднее я привык к индейскому своеволию, но в начале своей жизни в прериях оно вызывало во мне нешуточное раздражение. Ведь получалось так, что любой воин мог запросто загубить военный план, вздумай он отличиться. Если он испытывал непреодолимое желание поохотиться в секретном походе, то непременно удовлетворял его. Если ему не хотелось по каким-то причинам идти в бой, он всегда мог от него уклониться. И что поразительно, это сходило ему с рук, его имя оставалось незапятнанным. Не будь этой пресловутой свободы, индейское сопротивление, я уверен, стало бы более организованным и успешным.
И как бы усугубляя в то утро наши невзгоды, небеса обрушили на прерии проливной дождь, смывший все следы сгинувших апачей. Теперь только ветер знал, куда они направили своих скакунов. Было от чего расстроиться. Однако Боги порой милостивы к смертным.
Когда «отличившийся» шайен стал снимать со своего подстреленного липана скальп, оказалось, что тот только ранен. Римский Нос пресек кровавую операцию, выбив нож из руки шайена.
— Липан нам понадобится, — строго сказал он.
Я знал, что имел в виду Вокуини. Пленник должен был снабдить нас кое-какой информацией.
Я взглянул на липана. Это был низкорослый, как и большинство апачей, индеец, больше походивший на монгола. Он, видимо, сознавал, что ждать пощады от шайенов нельзя. Держась рукой за раненое плечо, он встал на ноги и затянул монотонную Песню Смерти.
— Кто знает язык апачей? — спросил Римский Нос у воинов.
Никто не отозвался. Римский Нос посмотрел на Бета.
— Может, он понимает английский?
— Говоришь по-английски? — спросил у пленника Чарли.
Тот по-прежнему стоял и тянул заунывную мелодию.
— Хорошо, поговорим с ним на языке знаков, — сказал Вокуини.
Мне было известно, что говорящие на различных диалектах племена прерий общаются между собой посредством языка жестов, но я и представить себе не мог, как быстро и доходчиво можно было на нем «разговаривать». Чарли Бент перевел для меня диалог Римского Носа с пленником.
— Почему липан думает, что пробил его последний час? — начал Вокуини.
— Шайены — враги. — Липан прервал песню.
— Они пощадят его, если он будет сговорчивым.