Белый шайен
Шрифт:
Я увидел, что этот офицер, Кларк — Белая Шляпа, чем-то сильно встревожен, и встал подле военного вождя вместе с Черной Вороной и Быстрым Медведем.
— Я зайду к генералу Бредли и сообщу ему, что ты здесь, Бешеный Конь, — нервно сказал он.
Белая Шляпа был плохим белым человеком. С самого начала он ненавидел Ташунку.
Когда он снова появился на пороге, его лицо мне очень не понравилось.
— Генерал сказал, что уже темнеет и поздно о чем-либо вести разговоры, — объяснил он. — Еще генерал сказал что, если Бешеный Конь пойдет туда, куда я укажу, с его головы не упадет ни один волос.
Ташунка посмотрел на меня, потом на Быстрого Медведя. Мы оба отрицательно покачали головами.
— Не ходи за Белой Шляпой, — посоветовал я ему.
Но Ташунка Витко был великим вождем. Его сердце не ведало страха. Он улыбнулся солдатам, и они повели его по стопам Белой Шляпы к небольшому зданию. Только когда железная дверь распахнулась и внутри показалась решетка, Ташунка понял, что его ведут в тюрьму. Издав боевой клич, он вырвался из круга солдат. Разве мог великий военный вождь провести хотя бы ночь за решеткой? Его свободный дух умер бы в нем уже на следующий день! Ташунка выхватил нож и попытался было бежать. Но Маленький Великан, бывший друг вождя, обхватил его сзади руками. Спустя дыхание он отпустил Ташунку, упав на землю с рассеченной рукой. Тогда ему на смену пришел Быстрый Медведь.
— Убейте Бешеного Коня! — закричал Белая Шляпа.
Быстрый Медведь и другие брюле заслонили Ташунку, не позволив офицеру ударить его саблей.
— Пустите! — голос вождя был полон мольбы и отчаянья. — Пустите меня. Неужели вы не видите, что белые хотят убить Ташунку Витко!
И в этот миг, вооруженный штыком солдат, сделал быстрый выпад. Все увидели, как длинный клинок потемнел от крови. Солдат ударил в спину вождю еще раз, и опять штык окрасился кровью. Ташунка зашатался. Некоторые брюле попытались поддержать его.
— Да отпустите же меня, мои друзья! — взмолился он. — Неужели вы не видите, что я смертельно ранен.
Все отступили, даже солдаты. Ташунка сделал шаг, затем еще один. На третьем шаге, весь в крови, он повалился на землю лицом вниз.
Прикоснись-К-Тучам умолк. Я посмотрел на краснокожего великана и увидел, как по его щекам струятся слезы. Мне только оставалось сидеть и ждать, когда миннеконджу справится со своими чувствами.
— Я подошел к упавшему Ташунке, — продолжил он со вздохом, — и сказал Белой Шляпе, что отнесу военного вождя его людям, чтобы он умер в типи лакота.
— Бросьте Бешеного Коня в тюрьму! — рявкнул Белая Шляпа солдатам. — Сейчас же!
Я растолкал солдат и поднял Ташунку на руки.
— Место Прикоснись-К-Тучам возле его военного вождя, — сказал я и понес раненого в тюрьму.
Офицер и солдаты остались стоять на месте. У них не нашлось смелости отказать мне. Я внес Ташунку в помещение тюрьмы и аккуратно положил на пол. Следом за мной туда зашел отец Ташунки. Мы сели подле умирающего.
Я подумал, что его видение было действительно великим. Если б соплеменники не удерживали Ташунку, белые не смогли бы нанести ему смертельные раны.
Всю ночь дыхание вождя было тяжелым и прерывистым. Иногда он шевелился, но в себя не приходил. Только под утро он открыл глаза и осмысленно повел ими.
— Я здесь, сынок, — проговорил старик, глотая слезы.
— Отец, — шепнули губы Ташунки.
— Мой вождь, — наклонился я над ним. — Есть ли у тебя последнее слово для твоего народа?
— А-а, Прикоснись-К-Тучам, — улыбнулся он мне. — Мой добрый старый друг… Я умираю… Скажи людям, что больше нет смысла надеяться на меня…
Прикоснись-К-Тучам тяжело перевел дыхание.
— Это была его прощальная речь. Я держал руку Ташунки в своей, пока она не похолодела.
Мы долго сидели с вождем миннеконджу бок о бок и безмолвно глядели на танцующие язычки огня. Не знаю, что видел в них он, но у меня перед глазами промелькнула вся моя жизнь в прериях. Та жизнь, вернуть которую не смог бы ни один волшебник. Прощаясь, я сказал вождю миннеконджу:
— Мне, белому человеку, посчастливилось свести дружбу с двумя самыми великими индейцами прерий. С Вокуини и Ташункой Витко. Теперь нет в живых ни того, ни другого. Сам мир индейцев рушится и умирает. Горько быть этому свидетелем… Прощай, вождь.
Я уже откинул полог типи, когда послышался голос миннеконджу:
— Есть одно утешение, Шайеласка… Только горы живут вечно.