Белый шайен
Шрифт:
Каково же было удивление людей, когда в середине января из кружащегося снегопада в наш зимний лагерь въехал Жан Батист Пурье.
— Чует мое сердце — неспроста это, — вздохнула Лаура, проводив взглядом метиса до типи Бешеного Коня. — У Пурье редко бывают добрые новости.
Я привлек к себе любимую и, разгладив на ее лбу тревожные морщины, нежно сказал:
— Ми-та-вин, те-чи-хи-ла.
— Знаю, знаю, что я твоя жена и что ты любишь меня, но так не хочется услышать недобрые вести.
По лагерю поплыл зычный голос лагерного глашатая,
— Что ж, — сказал я, — мне остается одеться и сходить к Ташунке Витко за тем, чтобы узнать, чего же хочет этот полоумный скиталец Пурье.
Когда я вошел в жилище вождя, метис представлял собой жалкое зрелище. Он, сгорбившись, сидел у костра и отогревал над пламенем обмороженные пальцы. Несколько раз он пытался заговорить, но скованные печатью мороза губы лишь неуклюже шевелились. Только поев горячего супа из костного бизоньего мозга и закурив трубку, метис, наконец, пришел в себя.
— Хвала Вакантанке! — произнес он простуженным голосом. — Я думал, что мне уже конец.
— Что же привело тебя сюда? — спросил Бешеный Конь
Метис порылся за пазухой и извлек на свет большой бумажный пакет. Окинув взглядом собравшихся вождей, он протянул его мне.
— Пусть Шайеласка прочтет вам эту говорящую бумагу.
Я вытащил из пакета его содержимое. Это была копия приказа председателя комиссии по делам индейцев. Я начал читать вслух. Сухой, официальный тон приказа уже не обещал ничего хорошего, а вскоре его угрожающий смысл не оставил никаких сомнений, что военные власти Штатов затеяли гнусное дело. В приказе были даны сроки, к которым все не резервационные индейцы должны прибыть в ближайшие агентства, но эти сроки оказались до того нелепыми, что я едва не сплюнул с досады в жилище боевого вождя тетонов.
«Если до 31 января кочующие индейцы не появятся в агентствах, они будут считаться врагами американской кавалерии».
Комментарии излишни! Добраться до агентства за две недели в такую зиму отказался бы и голодный волк, которому пообещали заднюю ляжку от самой жирной антилопы!
Реакция вождей была такой же, что и у меня. Они негодовали.
— Пусть любой из генералов приедет сюда и попробует провести племена через глубокие снега к агентству Красного Облака, — процедил Вапа Хакиту. — Если это ему удастся за пятнадцать солнц, я побрею голову как пауни!
Бешеный Конь поднялся на ноги и четко проговорил:
— Вапе Хакиту не нужно подвергать свою голову подобному святотатству. Потому, что оглала не двинутся с места. Потому, что Длинные Ножи не заставят Ташунку Витко следовать их сумасшедшим приказам. Они захотели кровопролития, они его получат. В теплые дни, когда прерии порастут травой и цветами… Хей-йя-пи. (Я все сказал).
В один из дней начала марта Бешеный Конь позвал нас с Вапой Хакиту в свое жилище. Там находился молодой воин, только что прибывший из агентства Красного Облака.
— Дурные вести, — сказал вождь, кивнув на воина. — Хеслаткала
В самом деле, эти новости отдавали грозной опасностью.
— Откуда Пленный Лось узнал о походе генерала Крука? — спросил я.
— Меня направил сюда молодой Красное Облако, Джек. Он сказал, что Три Звезды уже спускается вниз по Танг-Ривер.
Все замолчали, обдумывая слова молодого оглала. Бешеный Конь долго курил свою повседневную трубку, потом поочередно посмотрел на меня и Боевое Оперенье.
— Я поручил вам сопровождать Маленького Великана, и вы хорошо управились с делом. — сказал он. — Теперь я хочу, чтобы вы выехали на юг и проследили путь Три Звезды. Это работа достойная воинов Хансхаска.
Бешеный Конь напомнил нам, что, как он сам, а также знаменитые Американская Лошадь, Человек-Боящийся-Своих-Лошадей, Сабля, мы являемся членами военного общества Волка, которое всегда ведало вопросами разведки.
Я перекинулся с Боевым Оперением парой слов и произнес:
— Мы — Хансхаска, Ташунка, а волки умеют искать добычу и следить за ней.
На рассвете следующего дня мы были в пути. Снег валил густыми хлопьями, температура держалась где-то у нулевой отметки. Подо мной шагал старый, потрепанный битвами и годами Маркиз. Время брало свое. Это теперь был не тот неутомимый быстроногий конь, которым я по праву гордился и который вызывал зависть у всех лошадников. Его зрение и слух становились неважными, выносливость постепенно убывала, быстрота оставляла желать лучшего. Но черт меня побери! Я по-прежнему любил своего четвероногого друга и постоянно откладывал момент, когда придется снять с его старой облезлой спины седло и перебросить его на лоснящийся круп молодого скакуна.
Под Боевым Опереньем четко перебирал копытами длиннохвостый вороной конь индейцев арикара. Этот конь был в полном рассвете сил.
Из припасов у нас хранились в парфлешах сушеный пеммикан, сахар, кофе и плитки контрабандного шоколада. Недостатка в свежем мясе не было: бесшумные стрелы Вапы Хакиту летели точно в цель.
На шестой или седьмой день пути мы неожиданно наткнулись на небольшой индейский лагерь, состоявший из шестидесяти типи. Судя по всему, находившиеся в нем люди не подозревали ни о чем. На мелком притоке Танг-Ривер стояла укутанная в легкий дымок мирная индейская деревня.
— Кажется, шайены Старого Медведя, — предположил я.
— Ха! — воскликнул Боевое Оперенье, указав пальцем на центр стоянки. — Тебе не знакома та громадная палатка, брат?
— Две Луны, — спустя мгновение хмуро проговорил я. — Тот Две Луны, который обещал Ташунке Витко не оставлять Тропу Войны.
— Он самый. Уж слишком далеко к юго-востоку стоянка, чтобы ему остаться на Тропе Войны. Кажется, собрался идти в агентство… Хох!.. Хох!
Слетевшие с губ индейца звуки говорили о нешуточном удивлении.