Белый шайен

Юров Сергей

— Жди, я тебе пришлю воинов. Иного выбора нет!

Я направил Маркиза к заградительному заслону шайенов и оглала у южного конца деревни, надеясь собрать в помощь Вапе Хакиту человек двадцать. Мне откликнулись тридцать воинов, и вскоре они, встав впереди женщин, детей и стариков, начали подъем в горы. Это было рискованным делом, но солдатам Мура пришлось дать им дорогу. Защищая слабых, краснокожие превращались в разъяренных гризли, и их было не удержать.

Я остался с вождями у южного входа в лагерь. Все попытки Эгана прорваться

к нему не увенчались успехом. Но когда ему на подмогу пришли люди капитана Энсона Миллза, я понял, что эту солдатскую массу нам уже не сдержать.

— Уходим! — вскричал Две Луны. — Там полно Длинных Ножей!

Все мы пронеслись по лагерю и бросились вверх по тропе, по которой прошел Вапа Хакиту. Эган и Миллз отказались нас преследовать, предоставив Муру возможность реабилитироваться. Однако, ему пришлось убраться с нашего пути, не солоно хлебавши. Потеряв с десяток кавалеристов, он отвел остальных далеко в сторону. Найдя укрытие за разбросанными валунами, солдаты повели неточный огонь.

За одним из валунов прятался Гроард и я, сложив руки рупором, крикнул этому пройдохе на английском:

— Черномазая свинья, Грэббер!.. Узнаешь, кто говорит с тобой?

Над валуном сначала показалась лисья шапка, а затем и улыбающаяся физиономия ее владельца.

— Это ты, Кэтлин?.. Узнал тебя, прихвостень Бешеного Коня! Еще носишь свои черные волосы?

— Как видишь, ублюдок!.. Ты же знал, что здесь нет Ташунки.

— Какая разница?.. Всех вас скормим койотам!

С меня было довольно. Я вскинул «спенсер» и выстрелил. Лисью шапку как ветром сдуло: пробитая моей пулей она полетела вниз по склону.

— Моли Бога, что отделался легким испугом, черномазый! — Мой голос эхом разнесся по долине вместе с хохотом индейцев.

— Ты еще пожалеешь об этом выстреле, Кэтлин! — крикнул из-за валуна Гроард.

Пока мы поднимались к горным вершинам, он ни разу не осмелился высунуть из-за прикрытия свой расплющенный нос, а лишь бомбардировал утренний воздух проклятьями в мой адрес.

Добравшись до вершины, мы остановились и осмотрели долину Паудер-Ривер. Вапа Хакиту со своими воинами уже переправил людей на противоположный берег реки. В покинутой же нами стоянке вовсю хозяйничали солдаты Рэйнольдса.

Я полагаю, что своими дальнейшими действиями этот офицер напрочь испортил себе карьеру. Полковничьи погоны крепились не на тех плечах. Он поступил в высшей степени неразумно, когда вместо того, чтобы увезти с собой сушеное бизонье мясо, шкуры, драгоценные меха, бросил все это в громадный костер. Впоследствии до меня дошли слухи, что Крук был взбешен подобной глупостью Рэйнольдса, и тот пошел под трибунал. Кстати, не только за это, но еще и за то, что проморгал полутора тысячный индейский табун, который был уведен нами следующей ночью.

Переправившись с табуном через Паудер-Ривер, мы пошли на север. У индейцев Две Луны и Пса были мрачные лица и полные скорби сердца. Они уже забыли об уходе в резервацию. Когда

мирный человек подвергается нападению, он непроизвольно сжимает кулаки и берется за оружие, чтобы мстить.

На пятый день тяжелого перехода замерзшая, голодная, злая толпа индейцев вошла в зимний лагерь Ташунки Витко. Он встретил их с добрым сердцем, накормил, раздал теплую одежду и расселил по жилищам. Пес и Две Луны понесли свои повинные головы под меч правосудия военного вождя. Я был в его типи, когда они вошли и, с удрученным видом, стали оправдываться.

— Я был глупцом, Ташунка, — первым начал Пес. — Глупцом и недальновидным человеком. Горе мне и моим людям.

— Белые убийцы повергли Две Луны и его шайенов в уныние, — пробормотал шайен. — Ему больно. Он хотел мира, а получил горячего свинца. Его лагерь уничтожен, его люди остались без крова.

Бешеный Конь молчал. Подперев рукой подбородок, он смотрел на огонь очага, на горевшие в нем ветки, которые, оседая, источали крохотные искры.

— У меня нет на вас злобы, вожди, — наконец сказал он. — У вас был выбор. Вы пошли не той дорогой, захотев сложить оружие раньше времени. Вы ошиблись и подставили своих людей под пули бледнолицых… Теперь я хочу знать, что у вас на сердце?

— Иш-хайя-ни-шус снова на Тропе Войны. — произнес северный шайен. — Он будет сражаться вместе с Ташункой Витко!

— Шунка Блока под крылом своего старого друга, — заявил оглала. — И он останется с ним, чтобы ни произошло. Его люди просили передать, что они готовы драться… Хечиту йело.

— Лила уаште, ка-те-ла — сказал Бешеный Конь. — Очень хорошо, пусть будет так.

Спустя неделю Бешеный Конь повел свободных индейцев дальше на север, к устью Танг-Ривер, где стояли лагерем хункпапа Сидящего Быка.

И там, на продуваемых северными ветрами берегах вскоре состоялся большой индейский совет. На зов двух великих вождей откликнулись многие лидеры свободных общин лакота, шайенов и арапахов. На совете присутствовали и опытные воины.

Прозвучало немало гневных речей, заклеймивших белых, которые внезапно пришли в земли индейцев и пролили кровь шайенов и оглала. Но все, в конце концов, обратили взоры на тех людей, какие их сюда позвали. Они были вождями, они вели людей за собой, их слушались, им верили и клялись в верности.

Первым заговорил Ташунка Витко, и он был краток:

— Теперь вы все знаете, к нам пришла война. Не мы развязали ее. Но мы будем защищаться, и я поведу вас в бой!

Татанка Йотанка распрямил свое коренастое широкоплечее тело и высоко поднял крупную голову.

— Лакота и их союзники никогда не были трусами, — почти выкрикнул он. — Теперь они приняли еще один вызов. Пусть гонцы на самых быстрых лошадях скачут во всех направлениях, чтобы сказать тем, кто кочует в прериях, и тем, кто живет в агентствах, что пришла война, что храбрецов и патриотов Ташунка Витко и Татанка Йотанка ждут на большой излучине Роузбад!