Белый шайен
Шрифт:
— Ну нет, приятель, — хрипло пробасил торговец. — Ты только разуй глаза и получше взгляни на этого конягу. Уж на что я не особо разбираюсь в лошадях, а его-то оценил сразу.
— Видно, как оценил, — недовольно буркнул Бриджер. — Побойся Бога!
Рыжебородый нахмурил белесые густые брови и протянул:
— Довольно, довольно. Коль не по карману товар, то и не о чем здесь толковать. Проваливай! Сгореть мне синим пламенем, если на этого коня не найдется покупатель.
Бриджер зашагал было прочь, но я удержал
— Триста пятьдесят, говоришь? — повернулся я к рыжему упрямцу.
— Ни центом меньше, мистер, — отозвался погонщик мулов, воткнув в рот длинную соломинку и приняв независимый вид.
— А если за триста?
В зеленых глазах торговца мелькнул интерес.
— Маловато. Триста сорок.
— Многовато. Триста десять.
— Триста тридцать, черт побери!
— Триста двадцать, и вот тебе деньги.
— Уговорил, — широкое лицо торговца расплылось в хитрой улыбке. — Триста двадцать пять, и забирай конягу.
От продажи дома у меня ещё оставалось триста восемьдесят долларов. Я подумал, что после этой наиважнейшей сделки в моем кармане хватит денег и на покупку костюма для бала, и на парикмахерскую.
— Идет, — согласился я и полез за долларами. — Уж больно понравился мне вороной красавец.
— Откуда у тебя он, Рыжая Борода? — спросил Бриджер, которому стало ясно, что я куплю вороного. — Сдается, он был собственностью или генерала, или известного конокрада.
Рыжебородый сначала уставился на траппера своими бледно-зелеными глазами, а потом шумно захохотал, похлопывая здоровенной пятерней по бедрам.
— Эй, Острый Кадык, — наконец выдавил он сквозь смех, тыча в Бриджера толстым пальцем. — Ты что, был в тот вечер в Омахе, когда я обчистил офицера в покер? Славная была игра. — Затряс он головой. — А майор оказался хвастливым и глупым. У него ничего не оставалось, кроме лошади и сбруи, и в последний партии он просадил и это. В пьяном виде даже пустил слезу по вороному. Но все было честно, он проиграл.
Бриджер отрицательно покачал головой, давая этим знать, что в тот знаменательный вечер ему не посчастливилось быть свидетелем его выигрыша.
— Стоящий конь, стоящий, — торговец похлопал по шее вороного и посмотрел на меня. — Ещё вспомните Рыжего Бена, мистер.
Я отсчитал положенные деньги и вручил их погонщику. Когда он внимательно пересчитывал сумму, я окинул пристальным взглядом свое приобретение. Без сомнения, это был благородный арабский скакун с небольшой, может, примесью крови дикого мустанга. Если предыдущие покупатели смотрели на этого коня и не купили его, значит, либо они были скупердяями, либо нищими, либо недальновидными глупцами.
Рыжий Бен ещё листал ассигнации, а я вдруг вспомнил о сбруе и мысленно отругал себя. Надо было и сбрую включить в эту сумму, когда он упомянул о ней. По горячим следам, как говорится. Ведь выиграл он в одной партии и лошадь и сбрую. Теперь поздно. Скажет, гони за сбрую деньги. А она, поди, такая же великолепная, как и сам вороной. Я хмуро смотрел на толстые неуклюжие пальцы погонщика мулов, шелестевшие деньгами, пока мне на ум не пришло одно забавное соображение.
В Сент-луисском колледже мне часто удавалось питаться бесплатно из-за одной небольшой, но безотказной ерунды. Я решил и сейчас прибегнуть к этому спору-ловушке.
Рыжий Бен прятал деньги в карман, а я сказал между прочим:
— Хоть ты и отрастил себе бороду, Бен, но, кажется, мы с тобой ровесники.
Погонщик, которому было никак не меньше сорока, презрительно хмыкнул:
— Гм-м, да ты мне годишься в сыновья.
— В сыновья, значит… И с какого же ты года?
— С двадцать пятого.
«Ага! — подумалось мне. — Попался, гусь».
— Нет, — уверенно отрезал я. — Не с двадцать пятого.
— Да ты что?.. Я тебе сразу сказал правду.
Я решительно протянул ему руку и отчеканил:
— Спорим, что ты не с двадцать пятого года?.. Но если ты окажешься прав, я заплачу тебе сто долларов.
На лбу погонщика аршинными буквами было написано: ох и идиот же этот парень.
— Конечно, спорим! — Он быстро сжал мою руку.
— Маленькое уточнение, — заметил я. — Дело в том, что в этом споре можешь проиграть и ты. А если это случится, то я бы хотел в качестве выигрыша получить сбрую от вороного… Годится?
— Годится! — гаркнул рыжебородый. — Разбивай, Острый Кадык.
Бриджер с недоумением посмотрел на меня и не сделал никакого движения. Но когда я незаметно подмигнул ему, он тут же разбил наши руки.
— Ну? — Нижняя челюсть погонщика выдвинулась вперед. — Из-за ста долларов я постараюсь, чтобы мне прислали метрику, и ты убедишься, что я с двадцать пятого года рождения.
Я приблизился к нему и, приставив палец к его Груди, внятно произнес:
— Это такие же карты, Бен. Проигравший, а это ты, платит. Ты с тысяча восемьсот двадцать пятого года. Понимаешь, с ты-ся-ча во-се-мъ-сот!.. Родившихся в двадцать пятом году вот уже почти две тысячи лет, как нет на этом свете.
Целую минуту погонщик молчал, обдумывая мои слова, затем глубоко вздохнул и пробасил:
— Да-а, поймал ты меня, что тут скажешь…
— Да уж нечего сказать — влип, — посочувствовал ему траппер, едва скрывая улыбку. — Это тебе не пьяный офицер из Омахи.
— Ладно, — решился погонщик. — Идемте. Сбруя лежит вон в том фургоне.
Он сунул мне в руку повод вороного, и мы все вместе зашагали к громадному фургону. Жеребец перебирал ногами, косясь в мою сторону огненным глазом. Я дружески похлопал его по шее и пошептал ему на ухо успокаивающие слова, которые всегда помогали, когда мне приходилось укрощать даже самых диких лошадей на ранчо мистера Триппла.