Белый треугольник
Шрифт:
Вот тебе и психологический настрой.
Домой вернулся совершенно больным и разбитым. Четыре дня пытался домашними средствами привести себя в порядок, но ничего не получалось: не спал, все время болела голова. Пришлось лечь в диспансер. Провел там пять дней, а на шестой буквально сбежал, давши расписку, что за последствия отвечаю сам. Мне необходимо было быть в Одессе, куда прибывал из Неаполя мой “Финн”. В Одессе узнал, что десятого октября лететь в Мексику на предолимпийскую неделю. Значит, в запасе 20 дней.
Выписываю себе в дневник наиболее необходимые слова
Вся литература утверждала, что в Акапулько, где дистанция разбита в открытом океане, тихие ветры. Знал еще, что там жарко. Вот и все.
Но весь сезон пытался показать, что тихий ветер — это мой ветер. И вот теперь подводил итог. На Спартакиаде выиграл четыре гонки в тихий ветер. В Ханко при спокойной погоде финишировал первым и вторым. Ничего.
За день до вылета вся группа, которая должна была принять участие в предолимпийских соревнованиях в Мексике, собралась в Москве. Мы все встретились в Комитете по физкультуре и спорту. С интересом выслушали рассказ о стране. Конечно, очень поверхностный и короткий. В основном это были данные о площади, о населении. Немножко истории, политической обстановки сегодня.
И вот Ту-104. Маршрут на Африку, Алжир, Кубу. Я сижу в одном ряду с Жаботинским и Турищевой. Такие разные и такие похожие по предстартовому настроению. И все же у каждого свои мысли. Разговаривать особенно никому не хочется, хотя полет длится много часов.
На Кубе пересадка на Ил-18. Страшная духота. По-моему, еще никогда не было такой жары. Сел в последний салон. Рядом было еще место. Позвали Леню Жаботинского. И буквально через минуту прибежал пилот и попросил его перейти поближе к центру — нарушился баланс, нужно облегчить хвост. Долго смеялись, подшучивали над Леней, что он чуть было не вызвал авиакатастрофу.
Первое впечатление от Мексики ошеломляющее. Солнце, музыка, песни. Два дня, проведенные вместе со всей делегацией, пролетели будто в едином порыве света, в едином вихре какого-то радостного, не прекращающегося движения.
А потом Михаил Хоменков, Вячеслав Гаврилин и я машиной отправились в Акапулько... Загадочное, экзотическое Акапулько. Дорогой Слава рассказывал мне об этом модном, фешенебельном курорте. Он провел в Мексике много времени и теперь щедро делился со мной своими наблюдениями, знаниями. И от него я узнавал то, чего не было в прочитанных перед отъездом книгах. Видно, журналистам действительно дано видеть то, что заметит не каждый.
Мы недолго пробыли вместе. Попутчики подождали, пока я устроился в отеле “Колетта”, сходили вместе со мной в яхт-клуб и уехали. Почти на целый месяц я остался один,
Рядом с яхт-клубом шло строительство пирсов. Возводились легкие, невесомые строения, которые, по сути, прежде всего должны были укрывать от палящего солнца. Правда, в случае тропического ливня они тоже надежно спасали, как потом мы смогли убедиться. Все это в роще кокосовых пальм, в тени от которых стояли столы для обмера парусов. Очень скоро мы, “финнисты”, овладели “техникой” сшибания кокосовых орехов мачтами своих яхт. А потом и спортсмены из других экипажей стали одалживать у нас “орудия производства”.
Чудесная природная гавань так и манила выйти под парусом. И насколько хватал глаз, виднелись яхты, катера.
Температура воды в океане не опускалась ниже тридцати градусов. Можно было целый день просидеть в ней, купаясь, плавая, охотясь с подводным ружьем. Не обходилось и без курьезов. Кто-то из спортсменов наступил на морского ежа. Пришлось бедняге отправиться в больницу. Вместо белого паруса над головой у него был потолок больничной палаты.
И все-таки оторваться от океана трудно. Он привораживал и днем и ночью. В гостиницах на окнах стекол не было. Через натянутые сегки круглые сутки доносился шум океана. С ним засыпали. С ним просыпались. Если хотелось спрятаться от жары, шли в гостиницу. Там же, в “Колетте”. был бассейн с океанской водой. Бассейном каждый день заканчивалась утренняя зарядка, но охлаждения не приносил и он.
Несколько дней над Акапулько бушевали грозы. Сверкали молнии, гремел гром, шелестели ливни. Все словно усилено как минимум десять раз по сравнению с привычным.
Яхт-клуб огорожен забором. И из-за забора целыми днями выглядывали лохматые темные мальчишечьи головенки, сверкали жгуче черные глаза девчонок. Они с завистью глядели на яхты (каждый в этом городе втайне мечтает стать яхтсменом), на нас и на ребятишек, которые нам помогали. Дело в том, что к каждому экипажу был приставлен юный помощник. Мне достался тоже.
В один из первых дней, когда я возился возле “Финна”, ко мне подошел мальчонка лет девяти-десяти. Важно, по-взрослому, отрекомендовался: Дуглас Слоне. Вот так мы познакомились. И вскоре парнишка стал просто незаменим. Он все понимал не то что с полуслова, с полувзгляда. И тут же бросался исполнять. Дуглас был и переводчиком, потому что говорил и по-английски, и по-французски, и, естественно, по-испански. Ревниво следил за тем, чтобы другие ребята не подходили к лодке: я сам справлюсь. “Нам никто не нужен?” — полуспрашивал, полуутверждал он в первые дни.
Отец Дугласа был членом оргкомитета по проведению олимпийской регаты. Он хотел, чтобы сын увлекся парусом, поэтому был очень рад нашей дружбе. А. мы и в самом деле подружились. Не раз по вечерам Дуглас затаскивал меня к себе домой. Это было очень приятно, потому что именно по вечерам становилось тоскливо. Сидишь в комнате. Надоедливо гудит вентилятор. Конечно, свободного времени почти не было — изучал течения, ветры, анализировал дневные впечатления, сопоставлял их с предыдущими. И все же попасть в дружную семейную обстановку приятно.