Белый Трибунал
Шрифт:
– Поженимся?
– Безотлагательно. А именно - завтра утром. Скажи служанке, чтобы приготовила тебе платье, подходящее к случаю, но достаточно скромное. И смотри, чтобы вырез был не слишком глубоким! А если надумаешь сбежать - передай своим дружкам-Мухам, чтобы готовили завещания.
Гленниан не нашлась с ответом. Шатаясь, она вышла, оставив Пфиссига торжествующим хозяином музыкальной комнаты.
До особняка ЛиМарчборгов она добралась уже в темноте, и сперва подумала, что дом пуст. Но слабый луч света, падавший из окна второго этажа, убедил ее, что это не так.
Дверь медленно приоткрылось, и у девушки перехватило дыхание. Она довольно давно не видела Тредэйна. Весь город знал, что благородный ландграф ЛиМарчборг возвратился в фамильный особняк, но ее записки оставались без ответа, и девушка решила, что Тредэйн не желает больше видеть ее. Это было обидно и причиняло боль, но Гленниан понимала его: она слишком много знала, чтобы он мог спокойно смотреть ей в глаза.
Однако теперь, увидев его на пороге дома, она задумалась, не объяснялось ли его молчание болезнью. Тредэйн казался именно больным. Свеча озаряла бледное, осунувшееся лицо и глубоко запавшие глаза. Можно было подумать, что он много лет мучается бессонницей.
– Ты болен?
– спросила Гленниан.
– Нет. Здоров, - сейчас голос его еще больше, чем раньше, казался заржавевшим от долгого молчания.
– Почему ты не отвечал на мои записки?
– Извини. Думал, так будет лучше. Зачем ты пришла?
– Хотела поговорить с тобой.
– Не о чем говорить. Тебе лучше уйти. Иди домой.
– Дверь начала закрываться.
– Подожди, пожалуйста! Мне необходимо с тобой поговорить. Мне больше не к кому идти. Я в беде, в большой беде, и мне нужна твоя помощь!
Это остановило его. Он пристально взглянул на девушку, и удивление немного оживило его застывшее лицо. Чуть помедлив, он широко распахнул перед ней дверь.
Гленниан с опаской шагнула внутрь, словно бы Тредэйн приглашал ее не в фамильный особняк ЛиМарчборгов, а в необитаемую пещеру. Сравнение оказалось вполне уместным. Свеча в руке Тредэйна, как ни слаб был ее свет, выхватывала из темноты толстый ковер пыли на мраморном полу, намертво забитые ставни и сероватые наросты под потолком, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении чехлами на канделябрах.
Хозяин провел ее через прихожую в просторный высокий зал, бывший когда-то, по детским воспоминаниям Гленниан, изысканной гостиной. Изящная мебель скрывалась теперь под бесформенными чехлами, а красивая резьба мраморного камина потемнела от въевшейся грязи. Холодно, сыро и очень тихо.
Как он может здесь жить?! И зачем?
Тредэйн пододвинул ей кресло и стянул с него чехол, обнажив гнилую, изъеденную плесенью ткань обивки. Некоторое время он задумчиво рассматривал это печальное зрелище и, наконец, пробормотал:
– Не вышло из меня рачительного хозяина.
– Не обижайся, пожалуйста, но меня это беспокоит. Нельзя же хоронить себя в этом склепе! Ты заболеешь, если уже не заболел. Этот дом
– Сомневаюсь.
– Тогда надо хотя бы привести его в порядок. Ты мог бы…
– Ты сказала, что попала в беду, - мягко остановил ее Тредэйн.
– Расскажи, что случилось.
И она рассказала ему все, не назвала только имен своих друзей Мух. Тредэйн слушал, не перебивая, и лицо его постепенно оживало.
– Так что, как видишь, я в западне, - подытожила Гленниан.
– Убежать нельзя: тогда погибнут мои друзья. Убить его тоже нельзя, даже если бы я смогла на это пойти: он сказал, что спрятал где-то доказательства, и я ему верю. Это вполне в его духе. Я думала даже покончить с собой - все лучше, чем… Ну, ты понимаешь, - она передернула плечами.
– Но боюсь, он из мести способен погубить остальных. Единственная надежда - дреф Лиссид. Когда он вернется, его, конечно, удастся убедить отменить приговор. Тогда Пфиссигу нечем будет меня прижать. Но пока мне ничего не остается, как выйти за него. Разве что ты что-нибудь придумаешь…
– Конечно, - беззаботно заверил ее Тредэйн.
– Тебе не придется идти на такие крайности, как самоубийство или брак. Дело легко уладить.
– Легко? Ты же слышал, я объяснила тебе, как ловко почтенный Квисельд все устроил!
– Я слышал, понял и обещаю не будет тебя беспокоить.
– Что же нам надо делать?
– Тебе ничего делать не надо. Иди домой, успокойся и не бойся за своих друзей. Утром ты увидишь, что дело уладилось само собой.
– Правда? Ты уверен?
– Полностью.
– Ты так легко говоришь…
– Это и есть легко.
– Пожалуйста, скажи честно: ты, конечно, собираешься использовать… свои необычные способности?
– Тебе лучше ничего об этом не знать. С Белым Трибуналом покончено, но прежних законов никто не отменял.
– Тогда я спрошу только одно. Ты говорил, что запас этой силы ограничен, и я бы не хотела…
– Не беспокойся. На то, чтобы разобраться с Пфиссигом Квисельдом, вполне хватит того, что осталось.
– Я просто не знаю, как тебя благодарить. Я каждый раз прибегаю к тебе за помощью.
– Поверь, я только рад возможности сделать хоть что-то полезное.
Глубокой ночью Пфиссигу было Явление. Он спал и не видел, как холодный зеленый свет заполнил его комнату, впрочем, сам пришелец в любом случае был недоступен обычному зрению.
Спящий Пфиссиг не подозревал о его присутствии и не делал бесполезных попыток сопротивляться. Он только ощутил сквозь сон ледяные пальцы, вторгнувшиеся в его беззащитный разум и завладевшие всем его существом. Проснувшись, он уже не принадлежал себе, и оставалось только подчиниться. Крошечная частица его сознания, оставшаяся свободной, в ужасе и отчаянии бессильно наблюдала, как Явление неторопливо перебирает его мысли и воспоминания, отыскивает нужные и затем, ловко дергая за невидимые нити, принуждает марионетку подняться с постели. Пришелец уверенно направлял его к той стене спальни, где за резной панелью скрывался потайной шкафчик.