Белый ворон Одина
Шрифт:
— Какая еще ласточка? — тут же вылез неугомонный Иона Асанес.
Воронья Кость — бледный от холода, лишь на скулах алели два пятна — поплотнее закутался в свои меха, уселся у ног Торгунны и завел рассказ.
— Жила-была ласточка, которая однажды решила, что зимы для нее не существует…
Торгунна принялась расчесывать отросшие волосы мальчика. Все остальные зашевелились, придвигаясь поближе к костру. Людям нравились его истории, хотя сам рассказчик необъяснимым образом пугал.
— Назовем эту ласточку Квасиром, — сказал Олав, и все заулыбались в предвкушении веселой истории.
Квасир поднял кружку в приветственном жесте.
— Итак, ласточка по имени Квасир радостно летала и порхала все лето. И даже когда лето окончилось и все ее товарки засобирались на юг, она продолжала веселиться и не желала слушать мудрых советов.
В конце концов родичи и друзья отчаялись уговорить Квасира и улетели без него. А Квасир, как обычно, продолжал носиться над землей, хотя та с каждым днем становилась все холоднее и давала все меньше пищи.
И вот в один из дней Квасир осознал свою ошибку. Стало совсем холодно. «Придется все же улетать, — сказал себе Квасир. — Мне надо как следует постараться, чтобы догнать своих друзей и родичей». И он двинулся вдогонку за родной стаей. Однако было слишком поздно. Снежная буря обрушилась на несчастную ласточку и унесла в сторону. Чем сильнее Квасир махал крыльями, тем больше отклонялся от нужного направления…
— Ну, прямо как наше плавание на «Сохатом», — не удержался Клепп Спаки, который окончательно решил, что ненавидит морские путешествия.
Остальные слушатели зашикали. Вновь установилась тишина, и Олав продолжал:
— Квасир чувствовал, что совсем замерз. Крылья его махали все реже, он опускался все ниже и в конце концов рухнул на землю.
Тут Олав на мгновение умолк — он прекрасно умел держать паузу, и я в очередной раз подумал: «Как бы не так! Не может быть ему всего девять лет…»
— И что дальше? — нетерпеливо спросил Иона.
— Что-что… помер, конечно, — вмешался Финн, посмеиваясь в усы (уж он-то знал все эти трюки опытных рассказчиков).
Но Олав с улыбкой покачал головой.
— Он бы и помер… если б не привалила Квасиру удача: он приземлился в самую середину огромной навозной кучи, которую только что оставила корова. Полежал там Квасир, отогрелся и подумал: «Ах, какой я везунчик! Ведь все могло сложиться куда хуже». И так ему захотелось поделиться со всеми своей удачей, что Квасир высунулся из дерьма и зачирикал во все горло. Тем временем бежала мимо собака, услышала Квасирово пение, да и сцапала его, не глядя. Тут и конец настал бедной ласточке.
Зачарованные слушатели затаили дыхание. В наступившей тишине Олав заключил:
— Если уж ты очутился по уши в дерьме — сидишь в тепле и безопасности, — так и сиди себе тихо. Помни, что все может обернуться к худшему.
Ответом был дружный смех. Смеялись все долго и чистосердечно, ибо это была отличная история с неожиданным концом. Правда, Квасир, отсмеявшись, заметил: не очень-то хорошо, когда твое имя поминают в связи с такой историей. Мол, примета дурная. Олав в ответ лишь улыбнулся — будто ему было известно больше, чем он рассказал. А после того тихо подошел ко мне и пристроился рядом.
— Здесь есть люди, за которыми нужен глаз да глаз, — сказал он без тени улыбки. — Я имею в виду шайку Клеркона. Особенно одного из них по имени Квельдульв…
Я подозревал, что у мальчика имеются особые причины ненавидеть этого Квельдульва. Но даже если и так… К подобному предостережению следовало отнестись с должным вниманием. Я и сам обратил внимание, что бывшие Клерконовы хирдманны держатся особняком. На привалах они разводили собственный костер, и Мартин, как правило, устраивался вместе с ними. Честно говоря, меня это устраивало, поскольку я не имел желания общаться со вчерашними врагами. Но сейчас, после слов Олава, тревога закралась в мою душу.
Я пытался гнать от себя неприятные мысли. Ну, что они могут нам сделать? В этой жуткой заснеженной степи мы все должны держаться друг друга. Тут никто не выживет в одиночку, повторял я, как заклинание. И в конце концов мне удалось убедить себя.
На следующее утро мы обнаружили двух ездовых лошадей замерзшими насмерть. Глаза их превратились в ледышки, а тела были холодными и твердыми как камень. Мы даже не смогли снять с них шкуры, пришлось бросить трупы как есть.
Наш караван потащился дальше. Люди с трудом шли, оскальзываясь на замерзшей траве, проваливаясь в снежные сугробы, покрытые ледяной коркой. К концу второго дня пали еще несколько лошадей. Все они были чистопородными скакунами, не приспособленными к суровым условиям зимней степи. Затем настал черед людей.
Как-то раз к Бьельви Лекарю явились четверо разведчиков — все из бывшей Клерконовой команды — и попросили помощи. Накануне они целый день провели в степи, результатом чего стали почерневшие пальцы на ногах и кончики носов.
Онунд Хнуфа, который раньше уже сталкивался с таким, объяснил, что это последствия обморожения.
— Мороз сжирает живую плоть, — сказал он. — То, что почернело, уже мертвое изнутри. И оно будет распространяться дальше. Вот так люди и помирают… Единственное лечение — как можно скорее отсечь обмороженную плоть.
Меньше всех пострадал тот самый страшный Квельдульв, о котором говорил Олав. Он согласился отрезать почерневшие кончики трех пальцев и благополучно пережил лечение. Двум другим повезло меньше — оба умерли на следующий день после лечения Бьельви. Оно и немудрено: одному пришлось отнять целую ступню, а второму — большую часть пальцев на ногах. Последний успел перед смертью рассказать, что видел в степи дымы от кострищ. Не более дня пути, сказал он. И с горькой усмешкой добавил: «Для человека с двумя здоровыми ногами».