Белый вождь
Шрифт:
Каталина де Крусес смотрела, однако же, на все великолепие с какой-то печалью и грустью, которая никак не гармонировала с открывшейся красотой вечера. Похоже, когда она следила за полетом облаков, мысли ее были очень далеко, в другом месте, и сердце ее было заполнено не этим.
Она стояла на террасе одна, окруженная лишь растениями и цветами, облокотившись о перила, лицом к саду. Она смотрела на запад, на заходящее светило. Солнце ярко освещало волнистые контуры ее роскошной фигуры. Но временами ее взгляд останавливался на группе диких китайских деревьев, росших в глубине сада, через стволы которых сверкала серебряная лента реки. Это место имело для нее особенную прелесть: там она услышала первое признание Карлоса, там отвечала ему, и там же оба они, перед лицом Неба, поклялись в вечной верности. В своих мечтах она вознесла его с жалкой земли в небесную высь. Она устроила там маленькую зеленую беседку и считала это место самым прекрасным во вселенной: это был для нее рай земной, и даже в раю не могло быть уголка такого же прелестного.
Но почему же лицо ее выражало грусть, когда она смотрела на свою любимую беседку? Разве она не ожидала в тот самый вечер встречи там со своим возлюбленным, с тем, кто сделал для нее этот уголок священным? Почему же она так печальна? Ведь ожидание встречи должно было наполнять ее сердце радостью. Действительно, временами лицо молодой девушки, когда она думала о встрече, оживлялось, но вскоре по-прежнему ее одолевали беспокойство и уныние, на лицо набегали тени, на ум приходили тревожные мысли. Какие же это были мысли?
В руках у нее была бандола, на которой она стала играть старинную испанскую песню, но пальцы ее лениво пробегали по струнам, не слушались ее, и она тщетно старалась припомнить мелодию. Положив инструмент на скамейку, она начала прогуливаться по террасе. По временам она останавливалась, смотрела на пол, потом снова шла в другую сторону, смотрела на цветочные вазоны, но будто бы не находила предмета, который, по-видимому, искала. Опять ходила, опять застывала на месте.
Молодая девушка снова возвратилась к бандоле, но после двух-трех аккордов быстро отложила ее и вскочила со своего места, словно вспомнив что-то важное.
– Не знаю, как это случилось, – шепотом произнесла она. – Вероятно, я потеряла ее в саду.
Сбежав по лесенке вниз, во двор, Каталина прошла по усыпанным гравием дорожкам в сад и обежала все вокруг, тщательно осматривая и песок, и кустарники, наклоняясь и заглядывая за каждое дерево, за каждый кустик. Она остановилась на минуту между китайскими деревьями, в самом дорогом для себя месте, и затем с поникшей головой возвратилась на террасу. Видно, сеньорита не нашла того, что искала.
Она снова принялась за бандолу, звуки которой не в состоянии, однако, были рассеять ее беспокойство. Она снова поднялась и снова заговорила сама с собой.
– Странно, – сказала она сама себе. – Я не могла найти ее ни в своей комнате, ни в зале, ни в столовой, ни здесь, ни в саду. Нигде ее нет. Куда же наконец делась записка? О Господи! Если она попадет в руки отцу! Нет, нет! Смысл ее слишком ясен… А вдруг она попала в другие руки, в руки его врагов!.. Час свидания назван точно, и, хотя место не указано, однако нетрудно догадаться и найти его. О, почему я не могу дать знать Карлосу, предупредить его? Ведь он придет, и я не в силах ничего предотвратить! Одна надежда – хотя бы записка не попала к врагам… Но где же она, Боже мой, где она? Куда она могла затеряться? Где же она?
Каталиной овладело сильнейшее беспокойство. Записка, переданная ей Хосефой, была написана рукой Карлоса, который сообщал, что придет сегодня ночью ее повидать. Она не только компрометировала Каталину, могла погубить ее доброе имя, но некоторые слова подвергали серьезной опасности ее возлюбленного.
Вот почему тревога сжимала сердце девушки, метавшейся в поисках пропажи.
– Надо бы спросить Висенсу, – продолжала она. – Хотя очень не хочется. Я ей больше не доверяю. Прежде она была честной и искренней, а теперь стала фальшивой и лицемерной. К тому же, я поймала ее на явной лжи два раза. Что значит ее поведение?
Каталина с минуту подумала, прежде чем приняла окончательное решение.
– Нет, придется все же спросить ее. Может быть, она нашла записку и бросила ее в огонь, приняв за что-то ненужное. К счастью, она неграмотна, хотя другие могут прочесть за нее. Ах, я и позабыла, что она встречается с солдатом! А что, если она нашла записку и показала ему? Боже мой! Боже мой!
При этой мысли сердце Каталины забилось еще сильнее, она учащенно задышала.
– Это было бы страшное несчастье! – подумала она. – Что может быть хуже! Этот солдат мне не нравится – у него вид такой фальшивый, униженный, и, говорят, он дрянной человек, хотя и пользуется расположением полковника. Дай Бог, чтобы ему не попалась записка! Нечего терять ни минуты, надо спросить Висенсу.
И, подойдя к парапету, Каталина громко позвала:
– Висенса! Висенса!
– Я здесь, сеньорита, – ответил голос откуда-то из дома.
– Поди сюда!
– Слушаюсь, сеньорита.
– Скорее!
Молодая девушка в коротенькой юбке и кофточке без рукавов прошла через двор и взбежала по лестнице. Это была метиска, что доказывалось светло-коричневым цветом ее кожи, – дочь индейца и испанки. Черты ее лица можно было бы назвать приятными, но его выражение исключало всякую мысль о ее доброте и искренности, на нем скорее читались плутовство, злость и хитрость. Она вела себя дерзко и вызывающе, как человек, чувствующий себя виновным и знающий, что его вина раскрыта. С некоторых пор она проявляла дерзкую самоуверенность, не ускользнувшую вместе с другими переменами в ней от внимания ее госпожи.
– Что вам угодно, сеньорита? – спросила она.
– Я потеряла кусок бумажки, сложенный вдоль, не так как письмо, а как вот это.
Каталина показала девушке сложенный так же листок и продолжала:
– Не видела ли ты этой бумажки?
– Нет, сеньорита, – быстро ответила та.
– Может быть, ты вымела ее или бросила в огонь? Она могла показаться ненужной, и действительно, там только начерчен узор, который мне хотелось переснять. Как ты думаешь, ее не уничтожили?
– Не знаю, сеньорита, но уверяю, что я не уничтожала ее, не выметала и не бросала в огонь. Я же неграмотная, поэтому стараюсь откладывать все бумажки, которые нахожу, так как боюсь уничтожить что-нибудь нужное.
Объяснение метиски было наполовину правдиво. Она не уничтожила записку, не вымела и не сожгла. Висенса говорила прямо и с некоторой живостью и, по-видимому, обижалась, что ее подозревали в такой небрежности. Хозяйку вроде бы ответ удовлетворил, а заметила ли она тон Висенсы, сказать трудно.
– Довольно, это не слишком важно, – сказала Каталина. – Можешь идти.
Служанка вышла молча, но, спускаясь по лестнице, посмотрела на Каталину, уже стоявшую к ней спиной, и на губах ее мелькнула злобная улыбка. Она знала, что случилось с запиской, о чем она не сказала своей госпоже.