Бен-Гур

Уоллес Льюис

– Знаешь ли ты шейха Ильдерима Щедрого?

– Да.

– Где пальмовая роща и далеко ли она от деревни Дафны?

Маллух недоумевал. Вспомнив предпочтение, отданное Бен-Гуру чужестранкой, он удивлялся, каким образом этот изгнанник, имея в своей душе глубокую скорбь о матери, мог отдаваться чувству любви, но тем не менее ответил:

– Пальмовая роща лежит позади деревни на расстоянии двух часов езды на коне и одного часа – на верблюде.

– Благодарю тебя. Но позволь еще раз прибегнуть к твоему знанию. Обнародованы ли ристалища, о которых ты упоминал, и скоро ли они будут?

Этот вопрос заключал в себе некоторый намек, и если не вернул доверие Маллуха, то по крайней мере возбудил его любопытство.

– О да, они будут великолепны. Префект богат и мог бы ни во что не ставить потерю должности, но, как и все люди, гордящиеся саном, он дорожит ею, как и алчет большего богатства. Он намеревается устроить пышную встречу консулу Максентию, который прибыл сюда, чтобы завершить приготовления к походу против парфян. Чего стоят эти приготовления, граждане Антиохии знают по опыту. Им разрешено принять участие в почетном приеме именитого гостя. Месяц назад герольды всенародно провозгласили открытие цирка для празднества. Имя префекта само по себе уже служило гарантией для всего Востока, что в цирке будет происходить нечто необычайное, но когда к его обещанию Антиохия присоединила еще свое, то все острова и приморские города уверились, что знаменитые участники игр не замедлят явиться отовсюду. Призы назначены поистине царские.

– А цирк? Я слышал, что он второй во всем свете.

– Ты хочешь сказать – в Риме? Наш вмещает двести тысяч человек, а тот на семьдесят пять тысяч больше. Оба из мрамора и совершенно одинакового устройства.

– И устав тот же?

Маллух улыбнулся.

– Если бы Антиохия осмелилась быть оригинальной, Рим не был бы властелином, как теперь. Здесь руководствуются законами римского цирка, за исключением одной особенности. Там состязаются одновременно только четыре колесницы, а здесь сколько угодно.

– Это обычай греков, – заметил Бен-Гур.

– Да, ведь Антиохия больше греческий, чем римский город.

– Поэтому, Маллух, я сам могу избрать себе колесницу?

– И лошадей, и колесницу, в этом нет ограничения.

– Еще один вопрос, Маллух: когда будет торжество?

– Извини меня, – Маллух стал вычислять, – завтра... нет, послезавтра должен прибыть консул, если морские боги будут к нему благосклонны. Следовательно, на шестой день по его прибытии будут игры.

– Времени осталось немного, но все-таки достаточно, – заметил Бен-Гур, прибавив решительно, – клянусь пророками Израиля, я опять возьму вожжи. Стой! Еще одно условие. Будет ли Мессала в числе участвующих?

Теперь Маллух отгадал его план: это был удобный случай унизить римлянина. Он не был бы истинным потомком Иакова, если бы забыл уяснить какую-либо деталь. Дрожащим голосом он спросил Бен-Гура:

– Практиковался ли ты в этом?

– Не бойся, мой друг, венки в римском цирке за последние три года попадали на головы победителей не вопреки моему желанию. Спроси их, спроси лучшего из них, и они это подтвердят. На последних больших ристалищах сам император предложил мне свое покровительство, если я возьмусь управлять его лошадьми и буду состязаться с любым наездником.

– И ты не согласился? – спросил Маллух с жаром.

– Я – еврей, – содрогнувшись, ответил Бен-Гур, – и, хотя ношу римское имя, не осмелился публично делать то, что могло бы оскорбить память моего отца. В палестре я мог упражняться, но появиться в цирке – это было бы отвратительно, и если я здесь намереваюсь участвовать в ристалищах, Маллух, то, клянусь, не затем, чтобы получить награду.

– Остановись, не божись! – вскричал Маллух. – Награда в сто тысяч сестерций – целое состояние.

– Только не для меня, даже если бы префект увеличил ее в пятьдесят раз. И этой награде, и всему доходу империи я предпочту возможность участвовать в этих бегах, чтобы унизить моего врага, ведь нашим законом дозволяется месть.

Маллух улыбался и одобрительно кивал головой, как будто хотел сказать: "Верно, верно, поверь мне: еврей понимает еврея".

– Мессала участвовать будет, – сказал он уверенно. – О его участии в ристалищах сообщено в разных местах: на улицах, в банях, театрах, во дворце и хижинах. Кроме того, его имя вписано в таблички всех молодых франтов Антиохии.

– Они держат пари за него, Маллух?

– Да, и он упражняется каждый день, не без хвастовства демонстрируя им свои возможности.

– А, так это те лошади и та колесница, на которых он будет состязаться? Благодарю тебя, Маллух, ты мне помог еще раз. Теперь я доволен. Проводи меня до пальмовой рощи и укажи, как мне найти шейха Ильдерима Щедрого.

– Когда?

– Сегодня же, а то кто-нибудь предложит ему свои услуги раньше меня.

– Тебе так понравились его лошади?

– Я их видел только мельком, – ответил оживленно Бен-Гур, – потому что в это время проезжал Мессала, и я не мог смотреть ни на что другое. Тем не менее я заметил чистоту их породы: это – гордость и слава пустыни. Только в конюшнях кесаря я видел таких лошадей. Стоит их раз увидеть, чтобы никогда не забыть. Если я тебя завтра встречу, я тебя узнаю, хотя бы ты мне не поклонился, – узнаю тебя по лицу, по фигуре, по манере. Точно так же я могу узнать и их. Если справедливо то, что о них говорят, если я смогу подчинить их своей воле, то, может быть...

– Выиграешь сестерции! – засмеялся Маллух.

– Нет, – порывисто ответил Бен-Гур, – я сделаю самое лучшее, что может сделать потомок Иакова, – я унижу своего врага в самом публичном месте... Но, – прибавил он нетерпеливо, – мы теряем время. Как пройти к палаткам шейха?

Маллух немного подумал.

– Нам лучше всего направиться прямо в ближайшее селение, и, наняв там верблюдов, мы будем на месте через час.

Селение состояло из прекрасных дворцов вперемежку с караван-сараями, окруженными садами. Там были наняты верблюды, и путники отправились к знаменитой пальмовой роще.

10. В пальмовой роще

Местность за селением была холмиста и обработана, ее действительно можно было назвать садом Антиохии: ни одна пядь земли не пропадала даром. Склоны холмов были покрыты висящим на них виноградником, который, кроме тени, предлагал прохожему сочные пурпурные ягоды. Сквозь абрикосовые, апельсиновые, фиговые и лимонные рощи виднелись дома земледельцев. Изобилие во всем разнообразии своих плодов веселило сердце путника, побуждая воздать должное Риму. В стороне виднелись Тавр и Ливан, разделяемые серебрившейся полосой Оронта.