Берег другой жизни
Шрифт:
О, блаженство свидания!
Целую вечность пришлось ждать, когда дверь захлопнется и я смогу заключить Анну в объятия. Старая истина, что терпение всегда вознаграждается, подтвердилась. Мы остались одни за закрытой дверью, где можно не бояться посторонних глаз и насладиться желанной близостью. Время неожиданно прекратило бег, разбухло и остановилось, как недвижимый, надутый гелием воздушный шарик, прихваченный тоненькой ниточкой, чтобы не улететь ввысь. Ничего не видя, не слыша и не воспринимая, из человека из плоти и крови я перевоплотился в душу, которая обрела самостоятельное существование, отдельно разума.
Не знаю, как долго продолжалось состояние счастья, из которого
Проведя внезапно пересохшим языком по губам, я попросил пить. Полушутливым тоном признался, что от многочасового пения в дороге пересохло в горле. Пришлось сознаться в малом, чтобы не признаваться в большом. Мне нужно было отослать Анну, чтобы привести в порядок восставшее естество, беззастенчиво оттопырившее спереди брюки. В темноте коридора Анна не могла ничего разглядеть, а на свету это смотрелось бы неприлично. Пришлось признаться в маленькой слабости. Лучше всех зная, что рожден не для оперной сцены, я не понимал, почему неожиданное признание слетело с моих губ. Возможно, чтобы отвлечь от небольшого конфуза, случившегося со мной?
Вообще я считал, что каждый имеет право на небольшие пороки или добродетели (назовите как хотите), которые абсолютно безвредны для других, но тебе приносят неоценимую помощь в ежедневной борьбе за жизнь. У любого из нас может быть тайная маленькая страсть, о которой другим знать необязательно и которой не нужно стыдиться хотя бы перед собой.
Трудно сохранить чужую тайну и еще трудней – свою. Знание сокровенного и невозможность поделиться этим знанием отравляют жизнь. Должен быть кто-то, кто разделит с тобой тяжесть невысказанных мыслей. На мой взгляд, носить тайну намного тяжелее, чем вынашивать ребенка. Когда освобождаешься от тайного знания, делишься им, передаешь дальше, то получаешь взамен кусочек счастья под названием свобода. Известно, что все тайное рано или поздно перестает быть им, несмотря на наше участие или неучастие. Не менее тяжело, когда тайну знаешь один, даже если ты – единственный ее обладатель.
Поделившись с Анной тайной страстью к сольному пению, которая охватила меня в пути, я почувствовал несказанное облегчение. Что-то легкое, необъяснимое, но обременяющее меня вдруг покинуло тело, сделав его свободнее, невесомее. Мне почудилось, где-то внутри будто исчез нарост, добавив чувство свободного полета.
Наконец все встало на свои места: одежда приведена в порядок, душа успокоилась.
Автору принадлежит право открытия. Первый ребенок всегда сильнее. Первая ночь любви открывает двери в будущее, она не повторится, но навсегда запомнится. Первый шаг, как правило, – самый трудный. К автору первому приходит известность. Гению принадлежит будущее, запоминается первый, оставляя о себе память.
Первая любовь и первая большая любовь – отличие всего в одном слове или это разница длиною в разочарование, разница длиною в разбитую жизнь? Как измерить расстояние, измеримо ли оно? Думает ли кто-то об этом? Каждый решает для себя сам…
Раздавшийся звонок заставил вздрогнуть, хотя я ожидала его. Встав у двери, я с замиранием сердца стала ждать визитера, которого хотела, и боялась увидеть. Услышав приближающиеся шаги, я приоткрыла дверь и первое, что увидела, большой букет прекрасных роз. В отличие от цветов недельной давности, которые оставались свежими и стояли в спальне, новый букет был белого цвета, но, кажется, еще прекраснее.
– Здравствуй, моя ласковая песня, мы полетим сегодня в сказку вместе, – прозвучало из-за букета, и тут же появилось сияющее лицо Доминика.
Неожиданное приветствие, раздавшееся из уст серьезного и успешного бизнесмена, несказанно удивило, но помогло снять напряженное состояние и расслабиться. Губы расплылись в улыбке:
– А ты, оказывается, не только романтик, но и поэт – что-то невероятное! Я буду называть тебя опять Нико, ты ведь не против, я знаю. Твое полное имя слишком длинное и официальное, – сказала я, принимая цветы и впуская гостя в дом.
Не успела, однако, входная дверь захлопнуться, как меня окутало теплое облако нежности, подогнув колени. Вначале я ощутила поцелуй на щеке: ну, здравствуй! Затем Доминик захватил губами мои губы и стал целовать, с ласковым напором впиваясь в них все сильнее. Я стояла спиной к стене, полностью прижатая его телом, и чувствовала нарастающее давление. Так меня никто не целовал. Это не был поцелуй потому что хочется, это было похоже на так я могу только с тобой. Собрав остатки здравого смысла и попытавшись отвоевать немного жизненного пространства, я произнесла с долей иронии, насколько позволяло бешено колотящееся сердце:
– Если ты продолжишь и дальше соблазнять меня в таком темпе, мы рискуем не попасть в чудесный парк, о котором ты всю неделю мечтал и который я хочу хотя бы увидеть.
– Чего только не сделаешь для любимой женщины! – тихо проговорил Доминик и громче добавил: – Где у тебя в доме вода? Не дай мне умереть, если не от любви, так от жажды. По дороге я пел песни, и у меня пересохло в горле.
– Так ты еще и певец? Список твоих талантов стремительно растет! – притворно удивилась я, помня об услышанных десять минут назад так называемых стихах, и, пройдя на кухню, вернулась к Доминику со стаканом воды.
– Я примерно такой же бездарный певец, как и поэт, – самокритично произнес он. – Мои стихи ты имела несчастье услышать, не исключено, что услышишь еще, но мое пение – ни-ког-да! Я пою только для себя, потому что в собственном лице нахожу внимательного и благодарного слушателя. Я отношусь к своим маленьким слабостям объективно: другим они не могут нравиться, но когда очень хочется, приходится давать волю недоразвитому таланту. Не будь так строга, – закончил он монолог, пряча руки за спину и своим видом изображая обиженного гения. Хотя голос звучал более или менее серьезно, глаза не в силах скрыть весело разыгравшихся чертиков.