Берег и море
Шрифт:
— Таран? — я медленно подхожу ближе к кровати. В какой-то момент мне кажется, что сейчас я произнесу имя друга громче, и тогда он проснётся — откроет глаза, глянет на меня и скажет «Привет, Лу!» своим бархатным голосом.
Но Таран не шевелится: ни его пальцы, ни ресницы — ничего. Я подхожу ближе, надеясь на то, что это очередная магия: глупое волшебство, иллюзия, игры памяти - всё, что угодно. Но нет, вот он, мой Таран, мой друг, мой брат и моя первая любовь, лежит неподвижно и больше уже не дышит.
— Таран, — мне кажется,
Но он уже не слышит. И навряд ли когда-то будет.
Я не могу кричать. Даже позвать на помощь нет сил. Я словно пробежала десяток километров без остановки: болит каждая мышца, даже самая маленькая, и колет где-то в груди. Так сильно, словно сердце вырвали из рёберной клетки.
Присаживаюсь рядом на кровать, протягиваю руку к лицу Тарана и касаюсь его щеки. В любой другой момент он бы смущённо улыбнулся, или неуклюже махнул головой, или сказал бы какую-нибудь глупость. Но сейчас ни один мускул на его лице не дёргается.
Снова зову Тарана по имени. С каждым разом у меня получается всё громче. Имя друга перемешивается со всхлипами, а они, в свою очередь, с глухим скулежом. Похожий звук издавала подбитая военными Рогатого Короля дворняга, которую мы с Тараном смогли выходить за несколько недель.
Тело откликается раньше мозга: я хватаю Тарана за мягкую ткань футболки и трясу с силой, неведомой даже для меня.
Следующее воспоминание: непонятно откуда взявшийся Дэвид берёт меня в кольцо своих крепких рук и оттаскивает прочь. Ноги едва касаются асфальта даже носками. Когда я успела оказаться на улице?
— Шшш, Лу. Всё будет хорошо, — раздаётся мягкий голос Дэвида прямо мне в ухо. — Мы разберёмся. Обещаю.
Я перестаю брыкаться, когда судорогой сводит всё тело. Висну на руках Дэвида словно бальное платье на вешалке. Перед глазами лишь лицо Тарана, но не мёртвое, ведь так было бы легче. Я вспоминаю его весёлого, счастливого, беззаботного — именно такого, каким бы сейчас его я помнить не хотела.
За секунду меня разрывает: голос срывается на крик, я перестаю различать объекты и всё вокруг сливается в одно сплошное размытое пятно. Меня то ли трясут чьи-то руки, то ли дрожь воспроизводит собственное тело.
Я полностью отдаюсь в распоряжение людям вокруг и закрываю глаза. Войди я раньше, открой эту чёртову дверь палаты, ничего такого бы не произошло. Почему я медлила, что мешало? Испуг? Любопытство?
Так или иначе, именно жалкие секунды моего бездействия погубили друга.
— Эй, Лу … Посмотри на меня, — просит кто-то.
Голос доносится издалека, словно я на дне отстойной ямы в куче всей той грязи, которую заслужила.
— Оставь её, — ещё один голос, мужской и более жёсткий, кажется принадлежит Дэвиду.
Хотя я не уверена — теперь уже совершенно ни в чём. Не нужно было верить Коре, ведь в глубине души я чувствовала — что-то не так!
Крюк … Киллиан! Это его голос просит меня посмотреть!
Я с трудом разлепляю глаза. Мы уже не на улице, а в помещении с высокими потолками и наглухо зашторенными окнами. Не лофт, значит, дом Реджины. Я лежу на кровати поверх одеяла. Надо мной стоит слишком много людей. Я накрываю лицо ладонями в немом жесте протеста. Чей-то голос просит всех выйти. Всех, кроме «любителя смоки-айс».
Спасибо, Эмма.
Кровать прогибается под телом человека, который присаживается на самый его край. Скрип кожи и присущий только одному человеку запах-коктейль из рома и морской воды ударяет в нос даже через ладони.
Киллиан хватает меня за запястье и убирает одну руку от лица. Вторую я убираю сама. Пират бледен, а в его глазах читается странное выражение — словно он только что увидел призрака.
— Мне очень жаль, — тихо произносит он.
— Не надо, Киллиан.
Мой голос хриплый. Я откашливаюсь.
— Я должен был что-то сделать …
— Ты знал, да? — я задаю вопрос с отсутствием даже крохотной доли удивления. Если он пытался меня предупредить, то наверняка знал. — Зачем вы приехали? Зачем нужен был Таран? Что значит: «Сердце жертвы. Сердце, отданное добровольно. Сердце, отнятое в бою»?
Вопросы сыплются из меня непрерывным потоком. Я замолкаю и впериваю взгляд в Киллиана в ожидании объяснений, но он лишь смотрит на меня так виновато, словно это он убил Тарана, а не Кора.
Не знаю, сколько времени мы проводим в тишине, просто уставившись друг на друга, всё равно для меня время больше не имеет прежней ценности. Не выдержав, я выпаливаю:
— Если ты пришёл, чтобы молчать — уходи.
Киллиан суёт руку под плащ, словно хочет что-то достать из нагрудного кармана.
— Не прогоняй меня, красавица.
— Тогда говори, — требую я.
На мгновение мне удаётся забыть о Таране, но затем в голову кинофильмом возвращаются последние секунды его жизни, увиденные мною через щель между дверью и косяком. Я крепко сжимаю челюсть. Во рту образуется лёгкий металлический привкус.
— Я не могу. Клянусь тебе, если …
— Хватит. Ты пытался предупредить меня, говорил не верить. Я так понимаю, это касалось Коры, да? — Киллиан кивает в подтверждении моих слов, и я продолжаю: — Ты знал, что она собирается делать, но не остановил её. Всё ради мести Голду?
Киллиан слегка отклоняется назад. На мгновение его лицо накрывает едва уловимая тень.
— Сначала — да. Но потом … Это сложно объяснить, но, я уверен, ты сама почувствовала это, красавица. Нас почему-то притягивает к друг другу, словно магнитом. Необъяснимо. Меня к людям в жизни так не тянуло … даже к Миле. Как бы глупо не звучало, но только на своём корабле я чувствую тоже самое. Это словно, — пират морщится, как от боли, — попасть домой после сотен лет блуждания по чужой местности.