Берег и море
Шрифт:
Я, продолжая держать лук в боевом состоянии, поворачиваюсь на Киллиана. Он смотрит точно мне в глаза, не отрываясь. От такого взгляда становится так странно: внутренности скручивает, а рука, прежде никогда не дрожащая, идёт мелкой рябью.
— А до тех пор, пока ты не можешь поверить в себя, я буду верить в тебя. Моей веры хватит на двоих.
Никто раньше никогда в меня не верил. Сколько себя помню, единственным человеком, пытающимся удержать себя на плаву, всегда была я сама: одна против целого мира.
Одиночка.
Я отпускаю тетиву.
Стрела врезается в ствол дерева, но не останавливается, когда наконечник входит в молодой прочный стебель. Она проходит насквозь, оставляя за собой дыру, в диаметре едва ли превышающую четвертак, и застревает в следующем стволе, более толстом и прочном.
Губы непроизвольно расплываются в самодовольной улыбке. Я поворачиваюсь к Киллиану. Он смотрит на меня со странным прищуром. Его голубые глаза при ярком солнечном свете выглядят ещё таинственней обычного. На таком близком расстоянии я могу разглядеть в них вкрапления чистого золота.
— Отлично, красавица, — произносит он, удовлетворённо кивая.
Расстояние между нашими губами можно измерить парой лихорадочных вдохов и одним глубоким выдохом.
— Почему ты здесь? — спрашиваю я.
— Ты знаешь, — Киллиан едва заметно пожимает плечами. — Крокодил.
Его взгляд на мгновение соскальзывает с моих глаз на мои губы, но тут же возвращается обратно.
— Нет, — я качаю головой. — Почему ты здесь?
Я делаю акцент на последнем слове: понижаю голос и добавляю в него горькую нотку настойчивости. Киллиан не любит играть по моим правилам — это я уже давно поняла. Но сегодня что-то меняется — на его губах всё та же полуулыбка-полуухмылка, но теперь она настораживает меня, а не завораживает.
— С тех пор, как я перестал делать то, что хочет король, и стал пиратом, я делаю то, что хочу, — отвечает Киллиан. Он делает шаг назад, отдаляясь от меня, и разводит руками. — Только не говори мне, что тебя не радует моё прекрасное общество.
Его резкая перемена в лице и голосе немного смущает. Это как если бы он вдруг понял, что за нами кто-то следит. Но я верчусь вокруг себя и, что и следовало ожидать, не вижу никого и ничего подозрительного.
— Подай стрелу, — требую я вместо ответа на его глупое заявление.
Киллиан выполняет просьбу. Он берёт стрелу за середину и подкидывает в мою сторону. Я ловлю её, размещаю на луке и оттягиваю тетиву, но вместо того, чтобы снова попробовать поразить дерево, я поднимаю руки вверх, наклоняю прицел чуть в сторону и выпускаю стрелу в небо.
Чириканье птицы в один момент сменяется тишиной. Глухой удар о землю и шелест травы обозначает падение бездыханного тела.
Лук выпадает из моих рук, когда вдруг становится невыносимо тяжёлым. Я смотрю на дрожащие пальцы и мне кажется, будто они испачканы в крови. Я знаю — это всего лишь игры воображения, но всё равно задерживаю дыхание, чтобы успокоиться.
— Эта птица тоже перешла тебе дорогу? — неуместная
Слышу, как Киллиан подходит ближе, и вытягиваю руку в сторону, с трудом выдавливая из себя надрывное «Нет». Не хочу, чтобы он был сейчас рядом — вдруг и его какая-то часть меня пожелает убить.
Не доносится ни слов, ни шагов в ответ. Кажется, словно Киллиан позади меня совершенно не двигается.
Я выжидаю. И он тоже. Мы оба: не звери и не охотники — просто слишком осторожны после всего, что пришлось пережить.
— Это просто секундное явление, — подаёт голос Киллиан.
Кажется, даже ветер перестал шелестеть листьями — голос Киллиана звучит в абсолютной звенящей тишине.
— Ты не понимаешь, — я качаю головой. — Это не первый знак.
— Знак чего?
— Того, что возвращается старая Лу. Та, которая создала оружие, способное насмерть поразить свою жертву. Я убила троих людей, Киллиан. И эта птица …
— Всего лишь птица, — перебивает мужчина.
Я разворачиваюсь. Киллиан стоит в паре шагов от меня и водит пальцами по своему металлическому крюку.
— Всего лишь птица, — с усмешкой повторяю я. Наклоняюсь, поднимаются лук с земли и перекидываю его через голову так, что тетива по диагонали пересекает грудную клетку, прилегая слишком плотно. При каждом вдохе, особенно глубоком, тонкое эластичное плетение впивается в кожу и обжигает даже через одежду. — Я поняла, что убью её, как только услышала, как она хлопает крыльями, пролетая над головой. Даже на мгновение не усомнилась в том, что выпущу в неё стрелу. И сейчас не чувствую вины, хоть и должна — только страх за то, что в следующий раз это будет не птица.
— Я тоже убивал людей, — говорит Киллиан. Кажется, он не шутит. Его брови сходятся на переносице, образуя глубокие морщины на лбу. Сейчас как никогда хорошо я вижу каждый год, проведенный Киллианом в море. Его возраст читается в том, каким мудрым в некоторые моменты бывает его взгляд.
— Это не одно и то же.
— А в чем между нами разница, Лу?
Я открываю рот, чтобы объяснить ему: он — пират, а я — жертва обстоятельств. Но успевают вовремя поджать губы, останавливая саму себя.
Это слишком жалко даже для меня.
— Не важно, — отмахиваюсь я.
Дёргаюсь к колчану, но Киллиан опережает меня, подхватывая его крюком за кожаную ручку.
Так мы и замираем, не отрывая взгляда друг от друга: Киллиан, неожиданно серьёзный и хмурый, и я, разгоряченная, словно кипящая смола.
И словно что-то щелкает. Я сокращаю расстояние между нами, хватаю Киллиана за воротник, притягиваю его к себе и целую. Обещание самой себе в том, что тот поцелуй возле лофта был первым и последним рассыпается под нашими синхронными вдохами. Боязнь того чувства, разрывающего лёгкие изнутри, когда Киллиан рядом, тает при соприкосновении его мягких губ с моими сухими и немного потрескавшимися.