Берег и море
Шрифт:
— Что ж, — медленно заговорил Голд. — Раз уж мы всё решили, тогда, думаю, нет смысла терять драгоценное время. Мне нужен ваш волос.
Я непонимающе на него уставилась.
— Чего?
Голд тихо вздохнул, словно мы — маленькие дети, а ему чертовски надоело тратить на нас своё драгоценное время. Его рука быстро взметнулась вверх, и я тут же почувствовала колкую боль у виска, которая прошла так же быстро, как и наступила.
— Что ты себе позволяешь? — гаркнула я.
Но тут же поджала губы, когда увидела собственный длинный чёрный волос, зажатый его указательным и большим пальцами.
— Ваш тоже, — небрежно бросил Голд Крюку.
—
Я, не отрывая взгляд, следила за тем, как Голд наматывал на отрезанный кусок шерстяной нитки сначала мой волос, потом волос Крюка, а затем и свой собственный, седой и гибкий, как проволока.
— Зачем это? — Эмма с любопытством заглянула Голду через плечо.
— Чтобы ни я, ни Реджина, ни пират, вернувшись назад в Зачарованный лес, память не потеряли.
Голд тоже хотел всё помнить. Видимо, не мне одной нужно было исправить ошибки прошлого.
— И как это работает? — Крюк почесал затылок, не сводя задумчивого взгляда с кусочка нитки.
— Каждый окажется там, где он находился в день рождения Лу. В нашем случае, я и Реджина в Зачарованном лесу, а ты …
— У чёрта на куличиках, — прыснул Крюк.
Голд вздохнул.
— Я и не сомневался. — Тут он резко сорвался с места (настолько, насколько ему позволяла больная нога и трость) и засеменил к лежащей на диване Лу. — Она не будет помнить совершенно ничего, будто бы жизни здесь, в Сторибруке, никогда и не было. Однако, когда её родное, то есть настоящее, сердце, заточённое в груди Киллиана, окажется на достаточно близком к ней расстоянии, есть возможность, что она всё вспомнит, при этом, независимо от возраста, ей будет казаться, будто бы она и не умирала вовсе, и сейчас ей двадцать три года. В таком случае, обратить заклинание можно будет лишь вернув сердца на места.
— Но тогда, если на тот момент Лу будет слишком юной, в положенный срок она умрёт?
— Да, — Голд коротко кивнул. — Мне очень жаль, — на какой-то момент мне показалось, что на профиль лица Голда, обращённого к Лу, упала тень истинного сострадания, — но вы оба не сможете быть вместе, если только в том мире тебе не удастся обмануть смерть.
— Что ж, — произнёс Крюк с горечью в голосе, — бывало и хуже.
Но по его лицу я поняла, что он врёт.
***
Я сижу на огромном массивном стуле, декорированном настоящими драгоценными камнями, и со скучающим видом рассматриваю людей, которые пришли на мою коронацию. Большинство из них мне незнакомы, но кое-чьи лица я могу сопоставить с картинками из книги Генри. Например, Золушку — или Эллу, как все её тут зовут, — и её мужа — принца Томаса, принцессу Абигейл — когда-то наречённую жену Дэвида, Аврору и принца Филиппа. Здесь есть и те, с кем мне посчастливилось быть знакомой ещё со Сторибрука: мистер Голд — то есть Румпельштильцхен — и Белль, феи, которых я знала прихожанками в церкви, даже Руби. Но когда я машу ей, она смотрит на меня не так, как прежде, а с уважением, потому что тут я человек королевских кровей, а она ровесница Прекрасных. Зато с Белоснежкой они, похоже, лучшие подруги.
Ко мне идёт Реджина. Всю её дорогу от центра зала, где она общалась с какими-то пожилыми, но явно очень важными, людьми, до наших мест, я любуюсь её грацией, красотой, статностью.
Я не могу быть королевой: я сижу в пышном платье, прикрывающем ноги до пола, без туфель, потому что они страшно натёрли ноги, со скрещёнными на груди руками и желанием поскорее вернуться в спальню,
— Дорогая, — Реджина усаживается на стул (и всё-таки, могу ли я называть трон стулом?) рядом со мной. — Прошу тебя, хоть иногда улыбайся. Многие из присутствующих начинают переживать за твоё здоровье.
— Прости, мам, — устало произношу я, сползая по трону ещё ниже. Приходится пошире расставить ноги, чтобы окончательно не упасть. — Просто это всё… Наверное, ещё вчера я только и говорила, что о сегодняшнем дне, но теперь… Всё изменилось, ты же понимаешь. Точнее, изменилась я… В смысле, вернулась я старая.
Я произнесла «мам» рефлекторно и даже на секунду не задумываясь о том, что это может прозвучать неуместно. Краем глаза слежу за реакцией Реджины, но она лишь продолжает изредка улыбаться и коротко кивать людям, обращающим на нас внимание.
Ну да, точно. Я же её дочь с самого рождения. Наверняка, даже моим первым словом было «мамочка».
— Ты привыкнешь, — произносит Реджина.
Я поворачиваю на неё голову.
— К этому? — с моих губ срывается смешок. — К длинным платьям, к прислуге, к «Ваше Высочество» и реверансам? Нет, не думаю.
Реджина смотрит на меня буквально секунду, а затем громко смеётся.
— В мире, где был беспроводной интернет, джинсы и кофе из банки было определённо легче, — соглашается она. Я энергично киваю головой, подтверждая её слова. — Но зато ты жива, и у тебя есть семья: я и Робин, — договаривает она уже серьёзным тоном.
— Робин замечательный, — произношу я.
Но Реджину мне не обмануть. Она понимает, что я думаю о Киллиане, который принял весь удар на себя, чтобы я была счастлива. Она встаёт с трона, подходит ко мне и протягивает руку ладонью вверх.
— Можно пригласить вас на танец, Ваше — теперь уже — Величество?
С наигранно серьёзным выражением лица я принимаю приглашение, надеваю туфли и иду танцевать с собственной матерью. Мы кружим по залу невпопад музыке (моя вина, разумеется — все навыки танца пропали вместе с воспоминаниями о прошедших двадцати пяти годах), смеёмся, путаемся в платьях и сталкиваемся с гостями, которые не смеют морщить носы, потому что это наш приём, и мы здесь, вроде как, главные.
Музыка заканчивается, и Реджина крепко обнимает меня. Когда начинается новая мелодия, к нам подходит Робин, чтобы украсть на танец, как он выразился, «даму своего сердца».
Я не спорю, потому что знаю, что отдаю маму в лучшие руки на свете.
Развернувшись на 180 градусов, я собираюсь было вернуться на своё место, попутно прихватив что-нибудь с огромного шведского стола, стоящего в углу, когда вдруг вижу его.
Это не видение, я уверена. Чёрный кожаный плащ, расстёгнутая рубашка, обнажающая грудь, подведённые голубые глаза, наглая ухмылка, растягивающая губы по кривой.
Капитан Киллиан Джонс собственной персоной.
Я хочу пошевелиться, но ноги будто приросли к полу. Продолжаю стоять на месте, пока танцующие медленно огибают меня, принося свои извинения.
Он меня пока не видит. Сканирует зал своим прищуренным взглядом, при этом параллельно разговаривая с незнакомым мне мальчишкой, стоящим чуть ли не плечом к плечу с пиратом. Он точно не из его морской команды, да и не похоже, чтобы был частью высших кругов. Его лицо не кажется мне знакомым, но всё же почему-то я решаю, что этот человек важен для Киллиана, потому что он кладёт ему ладонь на плечо и слегка сжимает в жесте одобрения.