Берег мародеров
Шрифт:
Я лежал и прислушивался к звукам шагов и голосов в верхних галереях. Эхо усиливало их, но звуки были едва различимы на фоне неумолчного гула динамо-машин. Никогда еще не чувствовал я себя таким жалким и несчастным. Я испытывал то ощущение потерянности, какое бывает у новичка в большой школе. Будь Логан здоров, я, вероятно, чувствовал бы себя бодрее, но в своем теперешнем состоянии он только наводил на меня еще большую хандру. И дело было не просто в потере памяти. Мне казалось, он тронулся умом. Логан стал беззащитным младенцем, и я считал, что ответственность за него ложится на меня. Я боялся того, что могут сделать с ним гестаповцы, если не уверуют достаточно быстро в его болезнь. Я нисколько не обманывался относительно «сочувствия», на которое он может рассчитывать со стороны
На другой день нас разбудили в шесть и поставили на очистку корпуса подлодки «У-39», которая, будто выброшенная на берег рыбина, высилась в пустом доке. Из разговоров работавших с нами матросов я понял, что ее поставили в док сутками раньше, чем ту лодку, которая привезла нас сюда. «У-39» совершила рейд по североатлантическим торговым путям, в результате чего ее корпус покрылся толстым слоем водорослей. Наша задача состояла в том, чтобы отчистить его.
Охрана сменилась в три часа ночи. В девять ее сменили снова. Унтер-офицер этого караула мог бы служить надсмотрщиком над рабами. В оправдание ему следует сказать, что он, вероятно, получил предписание следить, чтобы мы постоянно работали в полную силу. Но, судя по тому, как он наблюдал за нами и орал на нас, стоило нам только снизить темп, я понял, что это занятие доставляет ему удовольствие.
Казалось, Логану работа по душе. Возможно, она отвлекала его от мрачных дум о своем недуге. Как бы там ни было, он работал, не замедляя темпа, и очистил десять квадратных футов, а я – лишь четыре. После многих лет сидячего образа жизни мышцы у меня стали дряблыми, и я вскоре устал. К одиннадцати часам охранник уже ткнул меня разок штыком, заставляя пошевеливаться. Но этот укол в зад был пустяком по сравнению с болью в руках и спине. В полдень нам устроили двадцатиминутный перерыв на обед, потом пришлось снова браться за дело. Пот тек с меня градом, а руки так устали, что я уже был почти не в состоянии поднимать их и сжимать в дрожащих пальцах скребок.
Двигаться меня заставляла упрямая решимость, вызванная скорее нежеланием ударить лицом в грязь, нежели страхом. Но часа через два после обеда я все равно вырубился. К счастью, я стоял на нижних ступеньках трапа и падение не причинило мне увечий. Я пришел в себя от противной боли в ребрах и посмотрел вверх. Прямо надо мной высился корпус подлодки, а офицер, стоявший, казалось, где-то далеко-далеко, орал на меня, приказывая встать, и бил меня ногой под ребра.
И вдруг в поле моего зрения возникло громадное тело Логана. Он спокойно спустился с трапа и с деловым видом звезданул унтер-офицера по челюсти, отправив его в затяжной полет. Прежде, чем караульные успели что-либо предпринять, Логан снова забрался на трап и возобновил работу.
Я с трудом поднялся на ноги. Охрана растерялась. Происшествие наблюдало немало матросов, они принялись подначивать караульных.
– Почему бы вам не вызвать полицию? – спросил один, и последовал взрыв смеха.
Логан наверняка пришелся матросам по нраву. По их тону я понял, что унтер-офицер не пользовался популярностью. Поскольку он продолжал неподвижно лежать там, куда его отбросил удар Логана, один из караульных наконец объявил, что отправляется за врачом. Логан продолжал работать, словно ничего и не произошло. Казалось, он уже позабыл, что уложил немецкого надзирателя. Вокруг говорили все разом, и голоса сливались в какой-то низкий гул, который почти заглушал рев машин. На шум сбежались матросы из других доков, и я видел, что толпа растет с каждой минутой. Передним приходилось пятиться, чтобы их не столкнули с причала, кое-кто даже забрался на подлодку, дабы лучше видеть происходящее. Оказать помощь унтер-офицеру никто, похоже, не собирался, поэтому я подошел к луже воды, в которой он лежал неподвижно. Форма его успела промокнуть насквозь. Я приложил ладонь к его груди против сердца, опасаясь, что Логан прикончил парня. Но сердце слабо билось. Кажется, все обошлось, и ущерб ограничивался разбитой челюстью. Падая, унтер-офицер выбросил вперед руку и тем самым уберег голову от удара о причал.
Я
Осмотр не затянулся.
– Ничего страшного,– по-немецки сказал врач и велел двум матросам отнести пострадавшего на койку. Когда его подняли наверх, врач повернулся ко мне.
– Што произошло?
Я все рассказал, доктор кивнул.
– Фаш друг пудет педа,– проговорил он.
Матросы в доке вдруг притихли. Я поднял глаза. Явился гестаповец Фульке. Он спустился на дно дока.
– Говорят, этот человек,– он указал на Логана,– нокаутировал начальника охраны. Так, нет? – Он говорил по-немецки, а в глазах его сквозило какое-то вожделение. Несомненно, этот Фульке был садистом.
– Это правда,– ответил врач.– Но он сделал это потому...
– Причины меня не интересуют,– отрезал Фульке. Он повернулся к охране.– Отведите его на гауптвахту и привяжите к треноге. Я покажу пленным, как сбивать с ног унтер-офицера флота фюрера. Позовите Лодермана. Пусть прихватит железную плеть. Я приду через несколько минут. И возьмите с собой этого,– он кивнул в мою сторону.– Ему, несомненно, полезно будет посмотреть, как мы поддерживаем дисциплину.
Охранник козырнул и повернулся, одновременно сделав мне знак следовать за ним.
Большого Логана повели по доковой галерее и вверх по пандусу в караулку. Я пошел с ними, чувствуя, как у меня сосет под ложечкой. Уходя, я слышал, как доктор сказал у меня за спиной:
– Неужели вы и вправду будете сечь этого человека стальной плетью? Ведь у него не все в порядке с головой. Во всяком случае, его действия были оправданны.
Последовала перебранка между доктором и Фульке, но я уже отошел и не слышал, что они сказали друг другу. В ту минуту я был рад, что здесь есть хоть один человек с некоторыми представлениями о гуманности. Но я знал и другое: надеяться, что он сможет предотвратить порку, бессмысленно. Приказы гестаповцев воспринимались как закон, а я был убежден, что Фульке неймется посмотреть, как будут пороть Логана. Я уже был наслышан от беглецов из концлагерей о тамошних порках такими же плетьми со стальной сердцевиной. Плеть взрезала кожу на спине полосками, и редкий человек выдерживал назначенное ему количество ударов. Казалось, все во мне кричит от боли. А когда я смотрел, как Большого Логана привязывают к тяжелой железной треноге в караулке, я пережил мысленно ту же экзекуцию, через которую ему предстояло пройти в действительности. Я чувствовал, что вина за случившееся лежит целиком на мне, а вид покорного Логана вызывал жгучую жалость. Казалось, он совершенно не понимал, что происходит. Он был гол, и его громадная физическая сила еще больше бросалась в глаза. Я чувствовал, что стоит ему разбушеваться, и он перебьет всю охрану голыми руками. Меня прямо подмывало крикнуть ему, чтобы он так и сделал.
Огромный сильный моряк взял с продолговатого ящика плеть, снял китель и засучил рукава. В электрическом свете поблескивала щетина на его мощной шее. Он поправил треногу, чтобы плеть, короткая и узловатая, не цеплялась за стены. Охрану усилили до шести человек. Заправлял всем тот маленький гестаповец, которого мы увидели первым. Когда матрос с плетью занял свое место, в караулке воцарилась мертвая тишина. Часы на стене ровно тикали, мы ждали Фульке. Наконец он явился и приказал закрыть дверь, потом стал по другую сторону треноги. Его узкое лицо блестело от пота, глаза были будто стеклянные.
– Зачем ты ударил старшего охраны? – спросил он по-английски. Логан не ответил. Он словно и не слышал вопроса.
Рука Фульке дернулась, он ударил Логана по лицу тыльной стороной ладони, и золотой перстень с бриллиантами поцарапал Логану щеку.
– Отвечай, собака! – заорал Фульке. Лицо Логана оставалось совершенно безучастным.
– Дай-ка ему разок плетью, это приведет его в чувство,– приказал Фульке.
Моряк примерился. Я невольно зажмурил глаза. Плеть просвистела в воздухе и глухо щелкнула. На смуглой спине Логана тут же появились три алые полосы. Они стали шире и слились вместе, образуя струйку крови, которая быстро побежала по его волосатым ягодицам.