Берег мародеров
Шрифт:
Наконец нас отвели обратно в камеру. Выходя, я слышал, как коммодор давал доктору указания присматривать за Логаном. Как только мы остались одни, я сказал:
– Послушай, Логан, ты их дурачишь или действительно болен?
Он равнодушно посмотрел на меня.
– Ты затеял какую-то хитрую игру с дальним прицелом? – не отставал я.
– Хорошая игра! В голове пусто, только и делаешь, что стараешься опять обрести память. Тебе бы так.
Но мне никак не верилось, что он действительно лишился памяти.
– Утром ты вроде бы был здоров,– заметил я.
– Возможно,– сказал он,
Только увидев, что он отказался от обеда, чая и ужина, я понял, что дело нешуточное. Весь день он пролежал на койке, закрыв лицо руками. Иногда он стонал, как будто попытка что-то вспомнить была ему не по силам. Раза два-три в припадке отчаяния он вдруг принимался колотить по подушке.
Когда он отказался от ужина, я попросил охранника оставить еду в камере. Уговаривая Логана, как больного ребенка, я кое-как сумел накормить его. Когда охранник вошел забрать поднос, я попросил, не может ли он привести доктора. Слово «доктор» он понял. К тому времени я уже не на шутку встревожился.
Врач пришел примерно через полчаса. Логан ничком лежал на койке, но не спал. Я объяснил, что меня тревожит его отказ от еды и несчастный вид. Слава богу, доктор понимал по-английски, хотя объяснялся через пень-колоду, так что мне удалось скрыть знание немецкого языка. Когда я растолковал ему все, он посоветовал мне не беспокоиться и подчеркнул, что для человека, лишившегося памяти, такое состояние вполне естественно.
– А фы пы не чувствовали себя несчастный? – произнес он на ломаном английском, припоминая отдельные слова и часто умолкая.– Он есть среди чушие – фоеннопленный. Он поится, что случицца с ним. И он не помнит, кем он пыл раньше. Он нишего Не помнит. Это ошень грустно. Фы толшны помогать ему. Расскажите ему о его дом, его терефня – фосмошно, он вспомнит посше, да?
Он дал мне две таблетки снотворного, чтобы я подсунул их Логану в какао, которое он обещал прислать. Я поблагодарил его. Он оказался незлобивым человеком. Уходя, он вытащил из кармана кителя пачку сигарет.
– С этим вам будет полегче,– сказал он.
Пачка была почти полная.
Чуть позже у нас в камере появились две чашки ароматного какао. Когда матрос поставил их на пол между нашими койками, караульный за дверью вдруг застыл по стойке смирно. На пороге возник высокий, подтянутый и довольно элегантный мужчина. Он явно был выходцем из прусского офицерского сословия. Во времена кайзера такие наверняка носили бы монокли.
– Что это? – гаркнул он по-немецки, указывая на чашки с какао. Принесший их матрос объяснил, что это доктор приказал подать пленным. Офицер отпустил матроса и переключил внимание на нас.
– Встать! – Он говорил по-английски зычным гортанным голосом. Я поднялся. Логан продолжал лежать, растянувшись во весь рост на койке.
– Встать, вы слышите? – заревел офицер. Логан даже не пошевелился. Немец снял с винтовки караульного штык и, специально наступив на поднос с чашками, резко ткнул острием Логану в ягодицу. Я видел, как в его серых глазах отразилось удовольствие, которое доставила ему эта проделка.
Вскрикнув, Логан вскочил на ноги. Я на мгновение испугался, что он ударит немца, который, судя по выражению лица, только этого и ждал. Когда Логан мрачно встал перед ним, он сказал:
– Ты, значит, лишился памяти? – Он даже не пытался скрыть насмешку. Логан ничего не ответил. Вид у него был очень жалкий.
– Не беда, скоро мы ее тебе вернем,– продолжал немец.– Завтра пойдете работать, оба. Мы живо выбьем из вас эту дурь.
– Человек болен,– сказал я. Немец резко повернулся ко мне.
– Тебя никто не спрашивает,– сказал он и добавил, обращаясь к сопровождавшему его человеку, тому самому маленькому гестаповцу, который водил нас утром к коммодору: – Поставьте их чистить корпус «У-39». А ты,– вновь обернувшись ко мне, велел он,– позаботься о том, чтобы к твоему другу поскорее вернулась память. Мой тебе совет.
Он ушел. Я молча посмотрел на опрокинутые чашки. Какао дымилось, смешиваясь с водой на полу. Я знал, что просить новые порции бесполезно: решетка закрылась.
– Кто это был? – тупо спросил Логан.
– Полагаю, старший офицер гестапо на базе,–ответил я.
– А что такое гестапо?
Вопрос озадачил меня.
– Сегодня утром ты еще понимал, что такое гестапо,– сказал я. Впрочем, влияние потери памяти на мозг человека не поддается объяснению.– Ну ничего, доктор дал мне для тебя две таблетки снотворного, они помогут все вспомнить. А гестапо пусть тебя не волнует.
Мне удалось убедить его снова лечь, после чего я подставил не слишком сильно разбитую чашку под тонкую струйку воды, стекавшую по стене у изголовья моей койки. Я растолок таблетки в воде и дал Логану. Он выпил без всяких вопросов, как ребенок.
– Врач дал нам и еще кое-что,– я показал ему на сигареты и протянул одну. Логан счастливо улыбнулся. Тут я обнаружил, что у нас нет спичек. Одежду нашу со всем, что было в карманах, отобрали, дав взамен по паре грубых рабочих спецовок.
Подойдя к решетке, я позвал караульного и знаками объяснил, что нам нужна спичка. На посту стояли двое. Оба качнули головами.
– Запрещено,– сказал тот, к которому я обратился. Я кивнул и указал на своего товарища.
– Он болен,– сказал я.– Это ему поможет.
Английского они не знали, но, похоже, поняли, так как один из них, зыркнув в оба конца коридора, протянул мне через решетку коробок шведских спичек с нарисованным на нем парусником.
Я прикурил наши сигареты. Возвращая охраннику спички, я спросил, что за офицер приходил к нам.
– Герр Фульке? Он из гестапо,– по-немецки ответил тот.
Караульный отвернулся. Он не желал больше ничего говорить. Я отправился обратно на койку и забрался в постель. Долго и с великим наслаждением курил я свою сигарету, наблюдая за крошечной пресноводной креветкой, которая медленно скользила по тоненькой струйке воды. В девять караул сменился. Логан уже крепко спал. Я аккуратно подоткнул под него простыни и, снова улегшись, натянул одеяла на голову, чтобы свет не бил в глаза. Я долго не мог уснуть, ибо не привык спать в одежде и, кроме того, грубые одеяла очень раздражали кожу на шее. У них был какой-то затхлый запах, сродни запаху армейских одеял в Англии, и мне невольно вспомнились мои курсантские деньки и лагеря.