Берег мистера Моро
Шрифт:
Тогда, на причале, Кудря ему все доступно объяснил. Настолько, что, не подозревая о том, лишил его выбора. Это Божедомов может считать, что выбор есть всегда, на самом деле это не так. Выбора не было.
* * *
Логово Кудри он нашел без труда. Хотя какое же это логово, место по определению тайное, укрытое от чужих глаз? Особнячок в два этажа! С номером у железных ворот, почтовым ящиком на калитке. Такая вот симпатичная усадебка. Правда, с видеокамерами по периметру и коваными зубьями поверх глухого кирпичного забора.
Приватность свою Николай Евгеньевич Кудреватых защищал, но
Андрей влез в Интернет и уже через пять минут знал: где Кудря живет – в Комарово, недалеко от дома творчества литераторов; что он ест на завтрак – глазунью; чем запивает – чифиром по старой тюремной привычке; где более всего любит проводить часы вечернего досуга – на катере, ошвартованном тут же, у личного причала, рядом с рубленной топором банькой.
Какого-то конкретного плана, взвешенного в деталях и обеспеченного технически, у Андрея не было. В Комарово он поехал, полагаясь на удачу, отчего-то уверенный, что та не откажет ему в содействии. Должна же быть справедливость на свете!
Как похоронил Сашку, так и поехал.
На причале, рядом с телом друга, Андрей провел часа три. Кто-то вызвал «скорую». Кто-то из медиков вызвал милицию. Кто-то из появившихся на пирсе яхтсменов сам вызвался, нырнул, привязал к коляске веревку, и ее вытащили из воды.
Ему тем временем задавали вопросы. Андрей отвечал: «Нет, не видел… Не слышал… Не успел…»
Полосы, которыми были связаны руки Сашки, лежали у него в кармане. Следов на запястьях не осталось. На след от удара на шее внимания никто не обратил. Да и что приглядываться, когда дело ясное – несчастный случай.
Все закончилось так, как закончилось бы и в том случае, если бы Андрей не отмалчивался и не врал. Только быстрее. Потому что нет у него ничего против Кудри, кроме слов.
Андрей сразу понял, хотя соображал туго, смутно, что не прижать милиции Кудрю с такими шаткими обвинениями – без доказательств, без свидетелей. Опера и пытаться не станут, а если осмелятся, то под конец еще и извинятся, что побеспокоили, дескать, навет это был, как есть навет. Поэтому он сразу решил милицию сюда не приплетать, между собой и Кудрей не ставить. Без посредников обойдемся. Это будет его дело! Он сам – и прокурор, и судья, и палач. Но не адвокат.
Сашку положили на носилки и увезли в морг. Андрей поехал со «скорой». Брать его не хотели, но он настоял.
Патологоанатома, мужика с обезьяньими руками и одутловатым от пьянства лицом, ближе к вечеру вышедшего из прозекторской, Андрей спросил:
– Он сильно мучился?
Трупных дел мастер вытер руки о халат и сказал, дыхнув застарелым перегаром:
– А ты кто ему?
– Друг. Был другом.
– А родственники у него есть?
– Нет. Никого у него нет. Кроме меня.
– Так что же, ты тело забирать будешь?
– Я.
– Мы его подукрасить можем. Как
– Не нужно.
– Дорого не возьмем.
– Не нужно.
Патологоанатом огорчился, снова обтер ладони о халат:
– Зря. Лежал бы как младенчик… – Ты вот спрашиваешь, мучился покойный или не слишком. Сколько работаю, столько диву даюсь: всех это интересует! Тебе от этого что, спокойнее будет? Спать будешь крепко?
Андрей не ответил, мрачнея, собирая пальцы в кулаки.
– Ладно, ладно, – предупредительно поднял руки патологоанатом. – Мне говорили, ты его спасти пытался.
– Не успел.
– И не мог успеть. Пустые у него легкие, я смотрел, я знаю. Он еще до того умер, как в воду попал. Сердце не выдержало, больное у него было сердце. У паралитиков это сплошь и рядом. Знал об этом?
– Он мне ничего не говорил.
– Беспокоить не хотел.
Андрей достал из кармана портмоне, вытащил оттуда пару купюр, протянул их врачу. Тот отвел руку:
– Я халяву не признаю. Я деньги зарабатываю. Так, значит, без макияжа обойдемся?
– Обойдемся.
– Ну, тогда я пошел. Меня еще один трупачок дожидается. С этого я точно наварю. Он, понимаешь, псих, с балкона сиганул. И мордой об асфальт. Тут без косметики никак, иначе родне на погосте и предъявить-то нечего будет.
Цинизм патологоанатома не покоробил Андрея. Не до того ему было, чтобы других судить. Он себя судил, хотя и не так строго, как несколько минут назад.
Похоронили Сашку через два дня на третий. Андрей все оплатил. В собес за вспомоществлением он обращаться не стал, да и вряд ли получил бы эти «похоронные» деньги. Кто он был Сашке? Друг. Никто, значит. С точки зрения гражданского кодекса. И так пришлось набегаться по разным кабинетам, покланяться, прежде чем – за взятку, естественно, – ему позволили забрать тело из морга. А не кланялся бы, не совал «барашка» в потную чиновную руку, закопали бы его друга за казенный счет и табличку жестяную поставили: имя, фамилия, дата рождения, дата смерти и тире между ними – жизнь.
На кладбище, у могилы, было всего несколько человек. Андрей, его родители и соседи Сашки по коммунальной квартире. Они были искренне опечалены кончиной соседа, но, как люди молодые, думали не только о сущем, но и о будущем.
– А как же его комната? – улучив момент, спросил отец семейства. – Вы извините, Андрей, я, наверное, не вовремя, даже наверняка, но вы же понимаете, мы волнуемся, нас это касается. Кому комната достанется?
Андрей посмотрел тяжело, но сдержался:
– У меня претензий нет. Да и нет у меня на эту комнату никаких прав. Что мне дорого – фотографии, бумаги, – я забрал, вы же знаете. Дальше не я решаю – государство.
– А если мы… – начал отец семейства, но Андрей его оборвал:
– Конечно, попробуйте. Вас трое. Оснований достаточно. Пишите заявление, может, и удовлетворят. Во всяком случае я вам этого желаю.
– Спасибо. Но вещи…
– Я же сказал, кроме того, что я взял, мне ничего не нужно.
– А если мы вещи в церковь отвезем?
– Правильно сделаете.
– А если мы стол письменный себе оставим?
– Оставляйте.
Отец семейства перевел дух, видно, от сердца у него отлегло: