Берег загадок
Шрифт:
Ребята остановились, с восхищением глядя, как метрах в ста ниже по течению выбирается из воды лиса с лисенком. Вот она выкарабкалась из воды, положила щенка на песок, встряхнулась и посмотрела на Клычдурды-агу и его детскую ораву. Посмотрела так, словно отблагодарила за спасение. И Довран пояснил своим друзьям:
— Лиса говорит, что она ничего плохого людям не сделала. Она говорит, что если бы захотела, то всех бы кур перетаскала, но пожалела. Я, говорит, пожалела вас, а вы меня...
— А откуда ты знаешь, что она так говорила? — спросила удивленно Аннагозель,
— А ты сама разве не слышала? — не меньше ее удивился Довран.
— Гена, ты слышал? — спросила девочка.
— Слышал, конечно, — отозвался Генка. — Только два последних слова лисы не разобрал. По-моему, она сказала «спасибо вам».
— Да, кажется, что-то в этом роде, — важно произнес Бяшим, боясь как бы его не обвинили в невежестве и в полном отсутствии слуха.
— Мы с этой лисой давно знакомы, — усмехаясь, сказал Клычдурды-ага. — Еще прошлой осенью она приходила ко мне в гости, просила петушка. Я ей тогда пригрозил: если не перестанешь попрошайничать и подкрадываться к моему курятнику, то придется по тебе выпалить заряд дроби. Лиса хорошо поняла мое предупреждение, вот я и не тронул ее. Пусть живет — ловит мышей.
Ребята озорно засмеялись, и Генка тотчас спросил:
— Клычдурды-ага, а что вы будете делать с этими кустами?
— На топку пойдут. Зажжем огонь в тамдыре, нагреем печку как следует, напечем чуреков. Потом вас всех угостим. А пока, давайте-ка все вместе вытащим этот хворост на сушу, да отнесем его домой.
Ребята шумно приступили к делу...
IV
Паводок на Амударье держался до самых жарких дней. Вода убывала медленно. И медленно менялся, вернее возвращался к прежнему облику ландшафт речной низины. Сначала была только необъятная водяная гладь. Днем она сверкала на солнце, словно разлившееся стекло, и над ней тут и там в синем, потускневшем от восходящего пара небе, кружились целыми стаями стервятники, Много разнога зверья утопил и вынес вместе с илом амударьинский паводок, — стервятникам — полное раздолье. С утра они каждый день начинали кружиться над рекой, затем, заприметив добычу, раздувшийся и уже загнивающий труп волка, лисицы, шакала, джейрана, а то и домашней коровы, спускались за рекой и приступали к пиршеству. Ночью в разливах купалась луна, проделывая от берега до самого горизонта лунные дорожки. То и дело шумно всплескивались, ударяя о воду плавниками сонные, обожравшиеся падалью сомы. Беспрестанно завывали детским плачем шакалы: то ли по привычке плакали, то ли оплакивали своих погибших детенышей.
Много погибло всякой дичи, но и прибавилось еще больше. Было такое впечатление, что вместе с водой прибыло множество уток, поналетело чаек, крылатой мелюзги всяческой — воробьев, синиц, жаворонков. Да так оно и было: вся эта пернатая армия переместилась с юга, следуя тоже, как и стервятники, за легкой добычей. Недоумевали только Генка и Бяшим — почему не все утки улетели на север, выводить птенцов. Но это недоумение у своих друзей очень быстро рассеяла сообразительная Аннагозель. Видя их, сидящих на берегу и пожимающих плечами, она послушала-послушала ребят и высказалась, улыбнувшись мудро:
— Ну почему они должны лететь на далекий север, когда им и здесь хорошо! Если бы я была уткой — я ни за что бы не полетела в холодные страны.
Друзья посмотрели на нее с усмешкой, и Генка сказал:
— Если бы ты была уткой, тебя давно подстрелил завхоз Абдулла.
Бяшим засмеялся, и Генка, видя, что сказал смешное, тоже захохотал.
— И совсем не смешно, — с обидой сказала Аннагозель.— На север улетают только те утки, которым не хватает на юге корма.
— Да брось ты умничать, Гозелька, — вступил в спор Бяшим. — Утки улетают на север — знаешь почему? Потому что весной вылезают из нор все звери, все хищные птицы начинают охотиться. Уткам опасно оставаться на юге.
— Бяшимчик, ставлю тебе пять за хороший ответ, — пошутил Генка.
— А Гозелька на тройку не тянет, — согласился Бяшим. Девочка жарко вступила в пререкания, и неизвестно сколько бы длился спор, но вот левее того места, где сидели ребята, грянул ружейный выстрел. Все, как по команде, вскочили и стали приглядываться — кто мог нарушить покой реки. Стрелка обнаружили быстро. Он выплыл на весельной лодке почти на середину реки. Это был Абдулла, и с ним еще двое ребят. Генка без труда узнал командира «синих» Чарышку и его приятеля Борьку.
— Ну вот, начинаются беспорядки, — уныло проговорил Бяшим. — Он только и знает убивать. Он даже товарища Новрузова не боится. Начальник говорит ему: «Абдулла, вы занимаетесь далеко не гуманным делом», а завхоз только смеется и показывает охотничий билет. «Мне, говорит, все разрешено. Если, говорит, вам не нравится, то жалуйтесь моему брату». А брат у него, сами знаете, кто!
— Кто у него брат?— поинтересовалась Аннагозель.
— Шишка какая-то, — отозвался Бяшим.
— Подумаешь, шишка, — бойко возразила Аннагозель. — Может быть, когда мы вырастим, тоже станем шишками. Но я-то, если буду шишкой, ни за что не разрешу убивать птиц и животных.
— Пока ты вырастешь, Абдулла всех уток перестреляет, — мудро изрек Генка. — Да и не один Абдулла тут виноват. Главный тут виновник Глупыш. Если бы этот проклятый пес не вытаскивал ему дичь из воды, Абдулла давно бы отказался от охоты.
— Зря его Довран спас, — высказался с ухмылкой Бяшим. — Пусть бы захлебнулся лучше. Надо его отвести километра за три отсюда и привязать к саксаулу. Пусть его волки ночью съедят.
— Бяшим, да ты что, — спохватилась Аннагозель? — Неужели у тебя такое жестокое сердце? Вот не думала...
На реке вновь прогремел выстрел. Ребята смолкли и стали смотреть на удаляющуюся к другому, далекому берегу, лодку. Чарышка и Борька сидели за веслами, гребли изо всех сил, а завхоз стоял с ружьем, и около него сидел, как чучело, на носу лодки Глупыш. Прошло не меньше часа прежде чем лодка скрылась в залитых водой камышовых зарослях.
Вечером, когда в пионерлагере уже начали беспокоиться о том, что долго не возвращается с охоты завхоз Абдулла, вдруг возник на дворе возле палаток целый переполох. Генка выскочил из палатки и увидел: Абдулла стоит, окруженный пионерами и о чем-то оживленно рассказывает им. Генка пробился в круг и даже вскрикнул от удивления. Возле ног Абдуллы, гордо поводя носом, сидел Глупыш, а рядом, дрожал всем телом олененок. Он был совсем маленьким и таким худеньким, что Генке показалось, дунь и свалитстя с ног. Глаза олененка большие, круглые и влажные, как мокрые маслины, плакали, ища среди столпившейся детворы свою мать. Чарышка возбужденно рассказывал ребятам:
— Это я его догнал и сцапал! Я первым увидел олениху с этим олененочком. Только мы подплыли к тугаям, смотрю — кто-то пробирается в зарослях. Я говорю дяде Абдулле: можно, я посмотрю — кто там? Дядя Абдулла говорит: не смей, а то дичь спугнешь. Но я не послушал его — раз, и выпрыгнул из лодки. Зашел в камыши — смотрю — олениха рогатая стоит, а возле ее ног вот этот олененок. Олениха увидела меня, и как кинется: хотела забодать. Я — бежать, она — за мной. Тут дядя Абдулла в нее из ружья пальнул, да промахнулся. Она сбежала, а маленький запутался в тугаях. Я его за заднюю ногу схватил...