Берег. Территория любви
Шрифт:
– Помоги! – но осеклась и тихо добавила: – Или забери меня, Господи. Первый раз прошу.
Она уселась на мокрый песок и закрыла лицо руками. В голове мелькнула мысль о побеге. Желание начать все сначала в другом городе или стране обожгло ее сознание. По небу прокатился недовольный рокот, и гром грянул прямо над головой. Юля бросилась через лес к придорожному кафе на верхней трассе.
«Кофе и тепло камина – больше ничего не хочу. А как стемнеет, рвану… да хоть в Чухляшку партизанскими тропами».
Острые шпильки проваливались в мох, а колючие ветви царапали лицо. Ураганный ветер рвал могучие кроны карельских сосен. В воздухе пахло озоном и мокрой хвоей. Выбившись из сил, Юля прижалась щекой к морщинистому
Сверху раздался оглушительный треск. Ослеплённая молнией, Юля вскрикнула. В то же мгновение её оглушил тяжёлый удар по затылку.
Глава 2
Роберт вышел за территорию больницы, поежился от холода, натягивая капюшон, и побрел через пролесок к нижнему шоссе. За месяц в Зеленогорске он полюбил бродить среди вековых деревьев и созерцать серебряную гладь залива. Природа Карельского перешейка успокаивала расшатанные нервы. Но сегодня его привел сюда сон. Роберт спускался к заливу, раз за разом прокручивая в памяти подробности.
Ночь. Лесная поляна. У костра девушка, закутанная в длинный плащ, помешивает угли тонким прутом. Роберт подходит ближе. Его сжигает любопытство и хочется рассмотреть лицо незнакомки, но оно скрыто капюшоном.
– Кто ты и что делаешь в лесу одна?
– Не знаю.
– Я могу помочь?
– Боюсь, ты пришел слишком поздно.
В дерево рядом с ними бьет молния. Девушка, как испуганная лань, кидается в лес. Небо сбрасывает вниз ливень, и вода тут же пропитывает землю так, что ноги вязнут по щиколотку, но Роберт не отстает. Мысль потерять девушку – невыносима. Еще рывок и он сожмет ее в объятьях. Вспышка молнии разрезает сумрак, озаряя хищные заросли. Огромный, косматый волк прыгает оттуда на девушку. С его оскаленной пасти брызжет слюна. Роберт выхватывает нож и бьет животное в шею. Волк растворяется в воздухе, и клинок впивается в сосну. Роберт оглядывается. Девушка неподвижно лежит на мокрой земле, будто спит. Он наклоняется и убирает светлую прядь с бледного безмятежного лица незнакомки. «Помоги мне!» – губы девушки не двигаются, а слабый, едва различимый, голос идёт, кажется, из груди.
Сон Роберта прервали удар грома и распахнувшееся от порыва ветра окно. Он попытался вновь заснуть и вернуться в мистический сон, но тщетно. К несчастью, Роберт никак не мог вспомнить лица девушки. Он протянул руку и взял с тумбочки армейский десантный нож, подаренный ему другом в память о войне на Кавказе, и задумчиво коснулся острия. Женским вниманием Роберт никогда не был обделен ни дома, ни в России. Но, кроме зова плоти, он ничего больше к женщинам не питал. Роберт подошел к окну и с удивлением уставился на порушенные деревья. Сон в его голове смешался с явью, и он поспешно оделся.
Теперь, перешагивая через корни сосен, Роберт старался понять, почему девушка так запала в душу?
В кармане завибрировал мобильный.
– Британец, мы нашли его! Есть информация, где можно завтра прижучить мерзоту.
– Саня, я с вами!
– Завтра, не позже восьми вечера, будь в Москве! Самурай тебя встретит, если надо, а гостиницу я забронирую.
– Договорились!
«Нашли!» – Роберт сделал глубокий вдох. Сердце радостно застучало от близости расплаты со старым врагом, и он бросился бегом через лес к заливу. Роберт лихо перелетал через поваленные ураганом деревья и огибал сосны. Тропинка резко пошла под гору, и он увидел лежащую ничком девушку. Ему пришлось сгруппироваться, оттолкнуться ногой от пня и перепрыгнуть через нее. Роберт склонился, взял ее руку и нащупал на запястье нитевидный пульс. Он осторожно перевернул девушку и изумленно всмотрелся в ее лицо – это была незнакомка из сна. Вернее сказать, он рисовал в своем воображении ее такой. Оцепенение охватило Роберта. Девушка застонала, и он приподнял ее голову.
– Что
Веки девушки вздрагивали, бледные губы приоткрылись, по правой скуле разливался синяк, а длинные русые волосы разметались по мокрому мху. Она напоминала красивую сломанную куклу, выброшенную нерадивой хозяйкой. Грудь ее слабо колыхалась, чуть выглядывая из расстегнутой рубашки. Тонкие косточки узких бедер выступали над линией джинсов. Одежда насквозь промокла.
Он взял девушку на руки. От ее веса, сравнимого с облаком, от вида пульсирующей голубой вены на шее по рукам и груди передалось Роберту в сердце неведомое прежде ощущение нежности. Такое непривычное и волнующее душу. Все его прежние увлечения с укладыванием в постель на третьем, а то и на первом свидании явились ему расчетливыми упражнениями со спортивным снарядом, где главные показатели победы – скорость и количество.
Сердце бешено колотилось. Он торопился показать пострадавшую отцу: он врач и обязательно поможет. Мертвенно бледное лицо девушки заставило его прибавить шагу. Опять пошел дождь, и Роберт обнял крепче драгоценную ношу, пытаясь укрыть от непогоды. Вскоре он понял, что не дотянет до дома без привала, и сел на землю, чтобы перевести дух. Он убрал тяжелые пряди густых, намокших волос с лица девушки. Немного асимметричное, с красивыми, чуть припухшими, губами, оно казалось безжизненным. «Срочно нужен врач!» Эта мысль придала Роберту сил. Он встал и пошел дальше, чувствуя, что от спасения её угасающей жизни зависит само его существование. И Роберту казалось, что не было в жизни пути длиннее этой дороги к дому.
***
– Коллеги, – Эдвард Фаррелл приложил руку к груди, – я рад, что ответил на все ваши вопросы о работе на новом оборудовании. Скоро доктор Правдин вернется из командировки, и мы вместе проведем первую операцию!
Эдвард поклонился и покинул зал заседаний. Он поднялся в пахнущий свежей краской кабинет на третьем этаже больницы, сел за стол и закрыл лицо ладонями. Скорее бы пять часов. Он, как истинный англичанин, всегда находил в течение дня время для чая. И не один раз. Для него чаепитие было так же свято, как для самурая бусидо. Сегодня Эдвард не выспался и после затянувшейся пресс-конференции мечтал о чашке «файв-о-клок». Его сына Роберта уже несколько недель не отпускала депрессия, и он до четырех утра сотрясал дом исполнением на рояле симфоний Рахманинова.
Эдвард подошел к окну, поднял жалюзи и впустил в кабинет пасмурный сентябрьский день. У кромки леса виднелся двухэтажный дом его друга и коллеги Виктора Правдина, отделанный серым искусственным камнем. Такого же цвета был и особняк в родовом поместье Фарреллов в пригороде Лондона. Дом, милый дом, где они так счастливы были с Лиз…
Три года назад, когда отпевали Элизабет, в Северном Йоркшире стоял жаркий август и цвёл вереск. По старинной легенде, этот скромный кустарник дал обет Богу расти на продуваемых ветрами склонах в обмен на неземное благоухание. Аромат вереска плыл по сиреневым лугам, смешиваясь с пряным запахом трав. Как же Элизабет любила это сочетание! Но в тот день она уже не слышала звона церковного колокола и не вдыхала свежесть солнечного утра.
Эдвард распахнул окно. Под Санкт-Петербургом не цвел вереск. Дохнуло непривычной хвоей и благовонной смолой сосен. «Почему ты так рвалась сюда, Элизабет?»
Из леса быстрым шагом вышел Роберт. Он нес девушку. Ее руки беспомощно висели, она явно была без сознания. Эдвард выбежал из кабинета и бросился к выходу из больницы.
До дома несколько минут ходу, и он не стал отвечать на звонок сына. Только прибавил шагу. Роберт сидел с телефоном в руках на крыльце, а перед ним на дорожке лежала девушка в мокрой перепачканной одежде. Мелькнула неуместная мысль, что это первая женщина, которую сын решил ему представить.