Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3
Шрифт:
Глава ОДИННАДЦАТАЯ
ОСЛОЖНЕНИЯ ЗАРАЙСКОГО
Новый исполняющий обязанности главы российского филиала VES Рем Голышев, он же и по совместительству начальник московского отдела внутренней безопасности VES, пребывал в состоянии крайней озабоченности. И хотя некоторые из его подчинённых и сотрудников, имеющие завистливые мысли, а то и языки, могли бы думать, а то и заявлять, что Голышев рад, пусть и временному (а вдруг и не временному?) вступлению на столь высокий пост, сам он был вовсе не воодушевлен, тем, что вдруг стал "И.О." Даже, скорее, напротив, никак этого не ожидал, почему и был явно раздосадован.
Во-первых,
В отдел внутренней безопасности VES Голышев попал довольно давно и, как будто, случайно. Не задалось у него кое-что в другой спецслужбе, которая никакого отношения к виртуальным реальностям не имела и в которой в своё время Рем оказался, будучи протеже собственного папаши - одного из видных генералов тогдашнего армейского генштаба. Если большинство сослуживцев Голышева-младшего считали, что Рем является вполне "достойным" сыном своего отца, то на самом деле всё было сложней в этой жизни для обоих Голышевых. Сын и впрямь долгое время следовал отцовским "ценным указаниям" (закончил соответствующий военный институт, женился не по любви, но тоже на дочери генерала, был пристроен на соответствующую должность), однако несколько позже начались проблемы.
Сперва через несколько лет видимо благополучного брака Рем развёлся, что, одновременно, в сочетании с одной странной историей, приключившейся в общем-то не по прямой вине Рема, предопределило уход из первой спецслужбы и, опять же, благодаря заступничеству папаши-генерала, поступление на службу в VES. А следом, вскоре после того как Рем обосновался в службе внутренней безопасности, ему пришлось окончательно разойтись во взглядах на жизнь с собственным отцом. Тому тоже были довольно серьёзные причины, о которых Рем не любил вспоминать, а тем паче никогда никому не рассказывал. Да и попробуй расскажи, когда это было не реальное знание, а лишь подозрения, пусть и довольно тяжёлые. А сделайся эти подозрения реальностью, то, тем более - не расскажешь, потому как можно, тогда, и головы не сносить, несмотря на то, что ты Голышев-младший. Так что лучше помалкивать. Безопасней. К этому (помалкивать!) Рем уже давно привык, что называется, по роду же службы. Однако всё же было тяжеловато вот так вот, по умолчанию, иметь собственного отца чуть ли не во врагах. Вероятно, и тот в свою очередь о чём-то догадывался, но поскольку сын помалкивал, то и папаша делал вид, что всё нормально. Проще говоря, они старались не замечать друг друга, если только обстоятельства не вынуждали к этому. Даже мать-генеральша толком не знала об истинных причинах этого почти что вооружённого нейтралитета и очень страдала от этого, фактически, будучи не в состоянии понять, что к чему, какая кошка пробежала между её обожаемым супругом и не менее обожаемым сыном. Даром, что единственным.
Как правило, Рем посещал мать на даче - в среднем, раз в месяц, выгадывая время, когда там нет отца. Последний же, несмотря на пенсионный возраст, оставался довольно энергичным и деятельным, официально руководил им же созданным благотворительным фондом "Узоры России" и не официально рулил компанией "UZOR", об истинной подноготной деятельности и доходах которой Рем имел некоторые догадки и предположения, основанные далеко не на пустом месте, но о которых он и был вынужден помалкивать. При излишней болтливости, опять же, никакой VES, происхождение и родственные связи его не спасут.
Да, так всё обстояло серьёзно. И ничего с этим нельзя было поделать. Впрочем, иногда Голышеву казалось, что он к этому привык. Или - почти привык. Привык к несоответствию желаемого и действительности. Впрочем, а что было и есть желаемое? Когда-то ещё в юности, почти всё воспринималось как само собой разумеющееся - по крайней мере, пока не начались серьёзные расхождения с отцом. Возможно, тому был виной некоторый первоначальный романтизм Рема, который искренне считал, что его отец, прежде всего, служит отечеству, а он, его сын, также должен последовать этой благородной миссии. Когда же, фактически, выяснилось, что это далеко не так и что, помимо, а точнее даже будет сказать, вместо идеи служения отцом-генералом (и не только им, а почти всеми его уровня сослуживцами) руководят совсем иные идеи и цели, - тут-то и выяснилось, что романтический настрой Голышева-младшего не выдерживает проверки на прочность.
Некоторое время, правда, сама специфика службы в VES, как и для большинства сотрудников, вполне занимала и увлекала Рема, однако в последнее время и здесь для него возникли некоторые проблемы. Увы, очень многое упиралось в личность главы русского филиала Джона Зарайского, которого Голышев не просто уважал, но и по-своему любил. Можно сказать, что в какой-то степени Зарайский своей авторитетностью заменил ему отца, хотя сам об это, скорей всего, не догадывался, поскольку Рем старался скрывать такого рода ощущения и чувства. Вообще, всегда старался выглядеть сухарям и педантом в своей служебной деятельности. То, что ему пришлось усомниться в адекватности шефа и не только в адекватности, но и в добросовестности, было очень большим ударом. Наверное, не меньшим, чем конфликт с отцом.
До недавнего времени Рем искренне считал, что Зарайский, не просто профессионал, но профессионал именно что неподкупный, настоящая глыба, пусть и с легким налётом цинизма (в какой-то степени неизбежного на этом посту), но такой всё же кремень, который не могут сдвинуть с места, поколебать или размягчить никакие обстоятельства. Но, вот, оказалось, что это не совсем так. Скорей всего, не совсем так. Конечно, надо ещё всё проверить и перепроверить, однако основания для самых серьёзных подозрений, увы, уже появились. А это плохо, очень плохо. Как глава службы внутренней безопасности, Рем был просто обязан всё свое личное отношение к своему шефу просто забыть и в обязательном порядке инициировать официальное (пусть и секретное!) расследование. Но именно этого Голышев пока не сделал. Все его подозрение на настоящий момент сосредоточились в его же голове и сердце, и сам Рем понимал, что, фактически, уже совершает должностное преступление, не давая хода внутреннему расследованию, оставляя все свои подозрения и догадки при себе самом. Но что-то удерживало его от этого, казалось бы, строго обязательного шага. Возможно, непреходящее ощущение, что всё совсем не так, как кажется ему самому или вообще не так, как может кем-либо восприниматься, - точнее, что Джон Зарайский вовсе ни в чём не виноват, может даже статься, что и не при чём, а его поведение в последние дни вызвано именно что никак не зависящими от него обстоятельствами.
Обуреваемый этими мыслями Рем сидел на просторной веранде отцовской дачи за столом с белой скатертью, уставленной всякими розочками и вазочками с печеньями-вареньями, джемами, разного сорта медом и пузатым керамическим чайником, как видно, привезённым отцом из Китая, в котором он, отец, находился и в этот раз.
– А Галя мне сказала, что в этом году собирается на Мальдивы!
– вдруг высказалась, сидящая напротив Рема в плетеном кресле мать.
– И что же?
– Поехал бы и ты с ними, Рем...
– Мам... не начинай, пожалуйста! Мы уже сколько лет в разводе!
– Я уже не говорю про отца, но ты даже дочери уделяешь совсем мало времени, а ведь ей уж пятнадцать!
– Вот именно! Родители в этом возрасте уже не в авторитете!
– Рем...
В общем, мать у Голышева была неплохим и добрым человеком, даже в какой-то степени - интеллигентным (такая, вот, интеллигентная генеральша), неплохо разбиралась в литературе, в своё время работала в одном известном и с политическим уклоном издательстве, но, при всём при том, во многих житейских вещах была. что называется, недалёкой женщиной. И сколько себя помнил Рем, ему всегда приходилось эту материнскую недалекость по сыновьи терпеть. Вплоть до того, что у сына иногда возникали подозрения, что мамина недалёкость - может быть, не вполне сознательный, но неизбежный способ существования, своего рода уход от проблем.