Берегитесь дедушки
Шрифт:
— Нам нужно в туалет.
— Зачем? — не понимала Олька.
Наташа сделала большие глаза:
— Там. Он!
— Кто он?
— Игорь!
— Ого, — опешила Олька, еле успевая перебирать каблуками вслед за Наташей.
Едва они оказались за дверью женской комнаты, Наташа взглянула в зеркало, поморщилась и требовательно повернулась к подруге:
— Снимай.
— Что снимай?
Наташа подтянула Олю к себе так, чтобы их отражения оказались рядом:
— Сама смотри… — взволнованно забормотала она. — Там он! А я… Ты вообще меня любишь?
— Люблю.
— Готова пойти на жертвы?
— Видимо, у меня просто нет выбора, — хихикнула Олька. — Но в платье мое ты, наверное, не влезешь… Прости.
— А палантин? Отдам сразу после театра.
Олька разоблачилась и потянулась расстегивать золотое колье:
— Кофту свою учительскую давай сюда, Золушка. И сапоги снимай.
— Я же растяну твои.
— Эх, когда я еще почувствую себя феей-крестной?
Через несколько минут из дверей туалета показались две преображенные женщины. Наташа шла на шпильках, в роскошном палантине, с небрежной, но элегантной прической на распущенных волосах и умело нанесенным Олькой макияжем.
— Господи, что ты носишь в этой кошелке? — возмутилась подруга, чувствуя, как ей оттягивает плечо.
— Знания, — виновато улыбнулась Наташа. — Потерпи, котеночек, один разочек! Плииз!
— С тебя пирог с мясом и компот с сухофруктами за мои страдания.
— И мой фирменный торт «Мишка», — счастливо выдохнула Наташа, стиснув под мышкой модный клатч.
Подумать только, несколько штрихов, и Наташа почувствовала себя легче на десять килограмм, моложе и красивее. Практически фотомодель. Она парила по-над мрамором, излучая счастье и легкую тайну. Пожилой мужчина у входа в концертный зал взглянул на нее с интересом. Ему было невдомек, что загадочность лицу Наташи придавало избавление от толстых шерстяных колготок, иначе Олькины сапоги просто не застегивались…
— Ну что? — прошипела Олька на ухо. — Где он?
Наташа обвела взглядом холл. Игоря нигде не было.
— Не вижу, — растерянно пробормотала она.
— Даже если он тебе померещился, от торта и пирога тебе не уйти, — сквозь улыбку выдавила Олька. — Потому что вон оттуда, слева, на меня уставилась жена моего босса, а она подруга нашей бухгалтерши. Значит, завтра весь офис будет обсуждать мой стиль «мешок и валенки».
— Я тебя люблю, — примирительно сказала Наташа.
И они гордо внесли себя в партер.
Люди рассаживались по красным бархатным креслам в рядах. А Наташа вертела головой из стороны в строну, высматривая Игоря. Тщетно. Неужели правда показалось?
В зале погас свет, дирижер взмахнул палочкой, и скрипачи, как один, аккуратно коснулись смычками струн. Поднялся занавес, позволяя любопытным взглядам зрителей проникнуть на новогодний бал. Там, на сцене, все было почти по-настоящему: свечи, аристократические гости в белом, розовом и голубом, елка с раскидистыми лапами, украшенная громадными золотыми шарами, почтенные старики в напудренных париках, раздающий игрушки фокусник в колпаке и черном балахоне со звездами, мальчишки с саблями и восхищенная стайка девочек в кисейных одеждах.
Нежное скрипичное стаккато, чудесные декорации и наряды танцоров не тронули Наташу так, как обычно. К слову сказать, если кто-то тридцать первого декабря по традиции посещает в баню, то наши подруги уже много лет в предновогодний месяц ходили на Щелкунчика. Но сегодня все было иначе: Олькины сапоги жали, сердце само подскакивало в ритме стаккато аллегро, и от волнения горели щеки.
Действо на сцене продолжалось. Олька шепнула:
— Где же твои орешки? — и протянула учительскую котомку.
Из-под увесистой грамматики Мёрфи и пары рабочих тетрадей Наташа извлекла пластиковую коробочку с засахаренным арахисом. Подруга с видом нашкодившей, но довольной кошки осторожно открыла ее и положила в рот орешек. Наташе было не до сладостей, а вот стриженный почти налысо мужчина справа посмотрел на орешки с завистью и вожделением. Проникнувшись к нему сочувствием, Наташа уже хотела было передать коробочку, но вовремя заметила недобро вспыхнувший взгляд спутницы «ос'yжденного на балет». Наташа сделала вид, что ничего не заметила, и вперила взгляд в танцующих на сцене детей.
В Наташиной голове завертелись мысли: «А вот Игорь не такой. Он наверняка наслаждается музыкой, и не сидит с понурым видом. Игорь — эстет, сразу видно. Даже в командировке не мог пропустить Щелкунчика! Не удивлюсь, если он и в Венской опере бывал, и в Мариинке, и… Ах, неужели бывают такие мужчины?! — заранее восхищалась Наташа, чувствуя, что, увидев предмет своих волнений, будет способна прямо с кресла воспарить в прыжке па де пуасон не хуже балерины в пачке. Но тут же в груди похолодело: — Боже, а вдруг он не один? Вдруг с какой-нибудь супер-пупер красавицей? И тут я… С выходом из-за печки. Ой, мама… Наверняка так и есть. Боже, ерунда какая! Все, не буду даже думать о нем. — Но с очередным тактом оркестра на Наташу вновь накатывало: — Ах, как хочется на него посмотреть… Хоть глазком! Господи, если ты есть, пожалуйста-пожалуйста… Скорей бы, скорей бы антракт! — и тут снова: — Ой, я, наверное, выгляжу нелепо в Олькиных вещах. Нет, лучше не встречать его совсем…»
И так по кругу.
К концу первого действия драматизм Наташиных чувств достиг апогея, и она решила, что не сдвинется с места. Олька потянула ее за руку, не церемонясь:
— Эй, мадам Фу-Фу, ты что? Там же столик накрыт! Твоих орешков мне на один зуб, вот если б ты захватила пирожков с капустой…
Из зрительного зала неслась музыка. Прислушавшись, Игорь невольно вспомнил, как смотрел Щелкунчика в Большом с бывшей женой. Нет, он, конечно, не слыл театралом. Хотя что-то во всем этом было. Ощущение лоска, аристократичности, утонченности? Возможно. Редкое удовольствие, сродни смакованию французского вина изысканного букета. Полтора-два часа в театральной ложе, и совершенно другое самоощущение недели на две.
Нынешнюю пассию Игоря, юную кубанскую красотку Снежану с великолепной грудью, тонкой талией и страстными восточными глазами, в театр можно было затащить, разве что пообещав взамен что-нибудь бриллиантовое. Зато с ней секс… «А что секс?» — сам себя спросил Игорь, констатируя, что вне зависимости от физиологии с кем-то взлетаешь, с кем-то притягиваешься к земле. Пусть и секс хорош. Но как-то незаметно для себя сползаешь до звуков низкопробной попсы по утрам и ползешь себе дальше — грести деньги. Ползешь себе и ползешь, как гусеничный трактор… Мда, скучно.