Берендей
Шрифт:
Ему снилось, что он обернулся и идет по дороге в поселок. А вокруг зима, и он понимает, что надо вернуться обратно, в облик человека, но не может. Хочет - и не может. Он сердится и ускоряет шаг. И вот уже кольцо автобуса, и люди на остановке. Они смотрят на него и начинают кричать, махать руками, а потом бегут врассыпную. А он кричит им: «Ну куда же вы! Это же я, Егор! Вы что, меня не узнаете?» Но вместо слов из горла вырывается рев, и людей это пугает еще больше. Он пытается догнать кого-нибудь и объяснить, что его бояться не надо, и догоняет продавщицу Катю. Она поворачивает к нему лицо, искаженное криком, и Берендей видит ужас в ее глазах, такой ужас, что ему самому становится
Берендей проснулся от ужаса, и наваждение не сразу оставило его. Только через несколько минут он понял, что это был сон, что ничего подобного с ним никогда произойти не может. И продавщица Катя никогда не увидит его в облике бера. А если и увидит, ничего страшного не произойдет - он и бером сохраняет ясность ума и контролирует звериные инстинкты. Но откуда тогда этот ужас? Отчего сердце не перестает колотиться в ребра, а, напротив, все ускоряет темп? И почему хочется бежать, прятаться, спасаться? Как будто он снова маленький медвежонок, обмирающий от страха в своей темной комнате.
Берендей отчетливо вспомнил, как маленьким по ночам боялся темноты. Он никогда не прятался под одеялом. Напротив, ему казалось, что стоит только перестать осматриваться вокруг, как опасность, до сих пор прятавшаяся, выберется из своего убежища и набросится на него. А он не будет знать, с какой стороны отражать нападение. Он лежал, прислушиваясь и глядя в темноту, боясь пошевелиться и выдать свое присутствие.
Берендей и теперь напряженно прислушался к тишине дома. Дом не может не издавать звуков: вот с умывальника в раковину гулко упала капля воды. Вот еле слышно треснуло волоконце в старом бревне. А вот…
За окном скрипнул снег. Тоненько-тоненько. А через секунду звук повторился. Кто-то крался под его окном: осторожно, почти бесшумно. Только на таком морозе трудно передвигаться бесшумно.
Леонид бывал в Белицах. Давно, у какой-то очередной подружки. Ему там понравилось - широкая река, лес и в то же время комфорт, цивилизация. Но он совсем не помнил поселка: где река, где станция, где лес? Ни река, ни станция его не интересовали. Лес. Его притягивал именно лес. Именно туда он шел, преодолев почти тысячу километров. Почему именно туда? Леонид не задумывался. За три с небольшим недели, которые он провел в облике медведя, он вообще разучился думать: это оказалось лишним. Он со смехом вспоминал свою глупую работу: в ней не было ничего, что требуется живому существу. Ни азарта, ни волнения, ни сытости. Зачем он потратил столько лет на эту ерунду?
Когда Леонид встречал одинокого прохожего, все его существо напрягалось и подрагивало в предвкушении удачной охоты. Он крался, как кот, затаив дыхание. Он бросался на жертву, как тигр - молниеносно, из укрытия. И разил наповал, упиваясь запахом крови и страха. Какими мелкими и несерьезными казались теперь системы безопасности информации! Пресная человеческая жизнь, не знающая холода и страха, голода и насыщения, силы и ощущения непобедимости!
Леонид оброс за время путешествия. Борода у него всегда росла быстро, и раньше ему приходилось бриться каждое утро, чтобы выглядеть прилично.
Он перестал скучать по дому, и во сне ему уже не грезилась горячая ванна, полная белой пены. Всю жизнь он болезненно следил за чистотой своего тела, а теперь понял, что и это было лишним. От него пахло медведем, даже когда он превращался в человека. Запах силы и неуязвимости. Запах самца, который привлечет самку и отпугнет соперника.
Леонид вспоминал дом с видимым усилием, когда хотел превратиться в человека: иногда такое превращение было необходимо для удачной охоты. Подойти к человеку, заговорить с ним, а потом, выбрав момент, превратиться в медведя. И никакой слежки и бросков: нужно только хлопнуть пятерней посильней, и жертва превращается в пищу.
Держать под контролем превращение в медведя Леонид мог не всегда. Стоило ему почувствовать раздражение, или злость, или страх - и он становился зверем, поэтому ему приходилось избегать людных мест. Он не мог себе представить, что будет, если он превратится в медведя где-нибудь у магазина. Вот паника-то начнется! Успеет ли он сориентироваться и уйти? Конечно, он может раскидать толпу людей за несколько секунд. Но вдруг по нему начнут стрелять?
В него уже стреляли один раз, почти в упор. Проводник-медвежатник. Стрелял из «Сайги» двенадцатого калибра. Рана в бедре теперь не давала о себе знать, но перед этим болела долго и неприятно. А откуда у людей с улицы такой калибр? И кто посмеет подойти к нему так близко, чтобы стрелять в упор?
Но подсознательно Леонид все же опасался людей с оружием.
Он не торопясь обошел Белицы с востока. Теперь не было смысла торопиться: предпраздничная суета многих выгоняла на улицу поздним вечером, и Леонид успел дважды устроить охоту перед тем, как вышел к заветному лесу. Манящему, притягивающему к себе, как магнитом.
Он еще ни разу не напал на женщину. Почему-то запах женщины не вызывал в нем аппетита. Женщина пахла самкой и будила в нем совсем другие инстинкты.
Третья его охота оказалась неудачной: его заметили. Не только заметили, а увидели, как он превращается в медведя. Это случилось утром. Двое мужчин, похоже, местных, шли по дороге вдоль леса. Поселок в этом месте с двух сторон огибал заболоченную часть реки, и дорога вдоль леса их соединяла. Место, возможно и оживленное летом, зимой было пустынным, во всяком случае, так показалось Леониду. Он ни разу еще не нападал на двоих сразу и очень хотел рискнуть. Но просчитался.
Леонид вышел к ним из леса и заговорил. То ли вид его оставлял желать лучшего, то ли запах напугал их, но, едва он приблизился, оба насторожились и отступили назад. Это его разозлило. Его раздражало, когда люди отталкивали его в человеческом облике: он считал, что не заслуживает этого. Леонид всегда считал себя человеком обаятельным и приятным в общении. И он превратился в зверя до того, как успел подойти к ним достаточно близко. А они не потеряли дар речи, ноги их не приросли к земле, как это обычно случалось с его жертвами, - они с криками бросились бежать.
Леониду ничего не стоило догнать их, но на крики тут же выбежали люди - он и предположить не мог, что на участке с недостроенным домом, в покосившемся вагончике, кто-то есть. Но их было много, человек пять. То ли они в окно увидели происходящее, то ли просто быстро соображали, но четверо из них заводили бензопилы прямо на ходу. И нисколько не боялись его. Леонид отступил. Даже если бы ему удалось догнать и убить одного из убегавших, он бы все равно не смог им полакомиться. Так зачем ломать копья?