Берлин-Александерплац
Шрифт:
Но зато я знаю в точности, как выглядел Франц перед тем, как снова ринуться в бой. Так вот, на Франце Биберкопфе его старые вещи — фуражка-капитанка с погнутым якорем, поношенный коричневый костюм из дрянной бумажной материи. Весь он с ног до головы заляпан грязью — извозился, когда кобылу из шахты вытаскивал.
Заглянул он в Мюнцгоф, пропустил кружку пива и минут через десять подцепил там одну, еще довольно свеженькую девицу, брошенную своим кавалером. Решили они
Идет Франц и думает: куда ни глянь, всюду надувательство, всюду обман. Как он раньше не замечал! Значит, стал другим человек и видит все в ином свете. Словно прозрел! Порассказал он девице о том о сем.
Идут они и покатываются со смеху. И что только творится на свете. Время — седьмой час, дождь все накрапывает, ну, да не беда — девица с зонтиком.
На пути пивная. Остановились они, заглянули в окно.
— Гляди, как хозяин пиво отпускает. Не доливает, подлец. Видала, Эмми, видала? Полкружки пены!
— Ну и что ж с того?
— Как «что с того»? Пол кружки пены! Недолив! Вот жулик! А вообще-то он прав, этот дядя. Молодец, не теряется, так и надо.
— Да ты же говорил, он мошенник.
— Все равно молодец! Подошли к магазину игрушек.
— Знаешь, Эмми, гляжу я на эту муру, и зло берет — тут уж не скажешь «так и надо». Когда я маленьким был, помогал я матери клеить всю эту дрянь — пасхальные яички и прочее. А платили нам гроши, вспомнить тошно!
— Ну вот, видишь.
— Сволочи. Так бы и разбил витрину. Хлам выставляют. Подлость какая — последние соки выжимают из бедных людей.
«Дамское платье». Франц хотел пройти мимо, но на сей раз Эмми потянула его к витринам.
— Тут уж я тебе могу рассказать кое-что! Уж я-то знаю, как им пальто шить, этим дамочкам… Как ты думаешь, сколько за это платят?
— Пойдем, пойдем, не знаю и знать не хочу. Сама виновата, раз берешься шить за такую цену!
— Постой, а что бы ты стал делать на моем месте?
— Да что я, дурак, такую работу за гроши делать? Сказал бы — сам желаю пальто на шелку носить, и баста!
— Поди скажи!
— Не беспокойся, я бы на твоем месте давно уже носил такое пальто. А коли нет, значит прав хозяин, когда гроши платит! Большего, значит, и не стоишь.
— Да полно вздор болтать!
— А что, думаешь, если брюки в грязи, то я и всегда такой. Это я лошадь из люка вытаскивать помогал, вот и заляпался. Нет, меня за грош не купишь, мне, может, и тысячи марок мало!
— А где же они у тебя?
Она поглядела на него испытующе.
— Пока что их у меня нет. Но будь уверена, уж я их получу — тысячи, а не гроши какие-нибудь.
Эмми приятно удивлена, прижимается к нему.
«Американка-химчистка, ремонт и утюжка мужского платья». Окно открыто настежь. Видны две дымящиеся гладильные, доски, в глубине комнаты сидят, покуривая, несколько мужчин далеко не американского вида, а у доски гладит что-то молодой чернявый портной в рубашке с закатанными рукавами. Франц окинул взором все помещение, потом, сияя, посмотрел на свою по дружку.
— Эмми, крошка, как здорово, что я с тобой познакомился!
Та еще не понимает, куда он гнет, но слушает его с удовольствием. Увидел бы это тот парень, который ее бросил в Мюнцгофе. То-то обозлился бы!
— Эмми, голубка, — продолжает Франц, — ты только взгляни на эту лавочку!
— Ну, на утюжке он много не заработает.
— Кто?
— Да вот тот, чернявенький.
— Он-то нет, но зато другие!
— Которые? Вон те? Почему ты так думаешь? Я их не знаю, ты тоже.
— Нет, я их хоть в первый раз вижу, да зато насквозь, — торжествует Франц. — Ты только взгляни на них. А про хозяина и говорить нечего. В мастерской у него гладят, а в задней комнате другими вещами занимаются.
— Думаешь, парочкам сдает для свиданий?
— Может и сдает, только едва ли. Это же все жулье! Как, по-твоему, чьи это костюмы тут висят? Зашел бы сюда агент уголовной полиции да понюхал бы, как и что, так эти голубчики живо бы смылись. Только их бы и видели.
— Да с чего ты взял?
— Все это краденый товар, поверь уж мне. «Американка», скажи на милость! Шустрые ребята! А? Ишь как дымят! Живут себе не тужат.
Франц и Эмми пошли дальше.
— Вот, учись, Эмми! Так и надо жить! Только, упаси бог, не работать! И не думай об этом. Работай хоть до седьмого пота, кроме мозолей, ничего не заработаешь, а то и ноги протянешь. Трудом праведным не наживешь палат каменных. Это уж точно! Сама видишь!
— А ты чем занимаешься? — спросила она с надеждой.
И вот они снова на Розенталерштрассе, в самой сутолоке, потом через Софиенштрассе вышли на Мюнцштрассе. Франц шагает бодро, выпятив грудь, как под марш: мы славно воевали, эх, помню ту войну, тратата, тратата, тратата, эх, город мы забрали и всю его казну, забрали, забрали, тратата, тратата, тратата!
Парочка веселится от души. Правильную девчонку Франц подцепил, ничего не скажешь! Посмотришь: Эмми как Эмми, а прошла огонь и воду и медные трубы — и в приюте жила, и разводилась.
Оба в прекрасном настроении. Эмми спрашивает: