Берлинская ночь (сборник)
Шрифт:
В глазах ее появилось беспокойство.
– Мне важно выяснить, что связывало зятя Сикса Пауля Пфарра с этим самым Немецким трудовым фронтом, в котором он бывал по нескольку раз в неделю. Кроме того, у Пауля была любовница, и я хочу, чтобы вы узнали о ней что только можно. Словом, вы уже поняли: меня интересует все, касающееся Пауля Пфарра.
– Ну, тогда мне придется надеть еще одни панталоны. – Я не сразу понял Ингу, но она тут же пояснила: – У этого типа такие нахальные руки – наверное, вообразил, что он акушер!
Представив, как он пристает к ней, я почувствовал что-то вроде ревности. Может быть, когда-нибудь и я буду ухаживать за ней.
– Я предложу ему встретиться вечером в кафе. – Разрушая мои эротические грезы, Инга вернула меня к реальности. – Может быть, даже немного подпою его.
– Прекрасная идея, – сказал я. – А если алкоголь не сработает, предложите этому ублюдку деньги.
Глава 11
Тюрьма Тегель находится в северо-западной части Берлина и одной своей стеной выходит на берег озера, а другой упирается в жилой массив компании по производству локомотивов «Борзиг». Ее стены из красного кирпича, издали похожие на шкуру доисторического ящера, бросились мне в глаза сразу, как только я повернул по Зидельштрассе. Когда тяжелые деревянные двери этой тюрьмы захлопнулись за мной, вдруг как-то сразу не стало неба, будто кто-то нажал кнопку и выключил освещение. В эту минуту я ощутил жалость к обитателям этой тюрьмы с самым строгим в Германии режимом.
Очутившись в просторном помещении, предназначенном для приема заключенных, а главное, увидев самих тюремщиков, я подумал, что попал в зверинец. Один из них, похожий на мопса, – от него несло карболовым мылом – с огромной, тяжелой связкой ключей в руке, провел меня по невообразимому лабиринту коридоров, стены которых были облицованы желтоватыми плитками – более привычными в туалетах, – и вскоре мы очутились в небольшом дворике, вымощенном булыжником. В центре его возвышалась гильотина. Каждый раз, когда смотришь на этот чудовищный механизм, мурашки бегут по коже. После того как партия национал-социалистов пришла к власти, гильотина заработала. Вот и сейчас ее готовили, скорее всего, к завтрашнему дню. Список несчастных, которых должны были казнить на рассвете, висел на воротах.
Тюремщик открыл дубовую дверь, мы поднялись по лестнице, покрытой ковром, и оказались еще в одном коридоре. Мы прошли его насквозь, прежде чем остановились у двери из красного полированного дерева. Тюремщик постучал и спустя некоторое время ввел меня в кабинет. Доктор Конрад Шпидель поднялся из-за стола, чтобы поздороваться со мной. С момента нашего знакомства прошло уже несколько лет – в то время Шпидель был начальником тюрьмы Браувейлер, около Кельна, – но он не забыл о прежней нашей встрече.
– Тогда, если не ошибаюсь, вам нужно было поговорить с сокамерником одного из заключенных. – Жестом он указал мне на кресло. – Мне помнится, что дело было связанно с ограблением банка.
– У вас отличная память, господин доктор.
– Я вспомнил об этом не случайно. Поскольку этот самый человек снова сидит, только по другому поводу.
Шпидель был высоким, широкоплечим мужчиной, примерно лет пятидесяти. Он был одет в оливково-зеленый баварский пиджак с шиллеровским галстуком на шее, в петлице пиджака красовался черно-белый бант со скрещенными мечами – знак ветерана войны.
– По иронии судьбы, я здесь снова по тому же самому поводу, – объяснил я. – Насколько мне известно, еще недавно у вас содержался заключенный по имени Курт Мучман. Я надеюсь получить у вас какую-либо информацию о нем.
– Мучман? Помню-помню. Ну, что я могу сказать? Вел он себя примерно и произвел на меня впечатление человека разумного. – Шпидель пошел к шкафу, где хранились дела заключенных. – Вот. Мучман, Карл Герман, тридцати шести лет. Осужден по обвинению в краже машины в апреле 1934 года, приговорен к двум годам тюрьмы. Проживает на Цицероштрассе, 29, в Галензее.
– Вы полагаете, что из тюрьмы он поехал именно по этому адресу?
– Я так же, как и вы, думаю, что все было по-другому. Вообще-то Мучман женат, но во время заключения жена только раз его и навестила. И похоже, что на воле ему податься некуда.
– А кто-нибудь еще у него был?
Шпидель посмотрел записи.
– Один человек из Союза бывших заключенных – как нас уверяют, благотворительной организации. Однако думаю, что и цели, и сущность данного Союза совсем другие. Имя этого человека – Каспер Тиллессен. Он дважды виделся с Мучманом.
– А кто был соседом Мучмана по камере?
– Он сидел вместе с Боком, номер 7888319. – Доктор вытащил из шкафа еще одну папку. – Ганс Юрген Бок, тридцать восемь лет. Осужден за нападение и нанесение телесных повреждений участнику забастовки бывшего Союза рабочих сталелитейной промышленности в 1930 году, приговорен к шести годам тюремного заключения.
– Он что, был штрейкбрехером?
– Да.
– А какие-нибудь подробности этого дела известны?
– Боюсь, что нет. Само дело отправлено в архив Алекса. – Он помолчал. – Вот что вам сослужит пользу. При освобождении Бок сообщил адрес, по которому он собирался жить: пансион Тиллессена, Шамиссоплац, № 17, Кройцберг. И еще одна деталь. Навещал Бока в тюрьме тот же самый Каспер Тиллессен, естественно, как представитель Союза бывших заключенных. – Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом. – Ну вот, кажется, и все.
– Думаю, что мне этого хватит. – Я приободрился. – Вы были очень любезны, уделив мне столько времени.
Шпидель вдруг проникся торжественностью и произнес:
– Был счастлив оказать помощь человеку, который передал в руки правосудия негодяя Гормана.
Вот как получилось: и десять лет спустя дело Гормана все еще работает на меня.
Когда жена навещает мужа в тюрьме всего лишь раз за два года, надо думать, что его не ждет дома бисквитный торт, испеченный нежной супругой по столь радостному поводу, как выход на волю. Однако Мучман вполне мог заглянуть к ней, хотя бы для того, чтобы выместить свою злость, поэтому я все-таки решил съездить к ней и проверить, появлялся ли он там. Всегда следует исключить то, что кажется очевидным, – это азбука следственной работы.
Как несложно было предположить, по адресу на Цицероштрассе ни Мучман, ни его жена уже не значились. Женщина, которая жила здесь теперь, сообщила мне, что фрау Мучман вышла замуж снова и теперь ее можно найти на Омштрассе в жилом массиве компании «Сименс». Я выяснил, не спрашивал ли кто фрау Мучман до меня. Оказалось, что никто не спрашивал.
К тому времени, когда я добрался до жилого массива «Сименс», предназначенного для служащих компании, было уже полвосьмого. В этом квартале не меньше тысячи домов, совершенно безликих, одинаковых по конструкции, цвету и материалу. Ничего более ужасного, чем жизнь в этих коробках, так же мало отличавшихся друг от друга, как куски пиленого сахара, я вообразить не мог, но, конечно, отдавал себе отчет в том, что во имя прогресса «третьего рейха» будут вещи и пострашнее, чем кастрация архитектуры.