Берлинское кольцо
Шрифт:
— Никаких имен, никаких характеристик! — твердо ответила Рут. — Я же сказала, меня это не интересовало.
Она говорила правду. Незнакомец понял это и огорчился:
— Странно… А у него были друзья и довольно часто навещали своего земляка здесь, на втором километре.
— Что ж, наверное… Но время наших встреч не совпадало. Вы допускаете такую возможность?
Незнакомец допускал, и это еще более огорчило его. Рут уловила, как и первый раз, нотку растерянности в голосе своего невольного собеседника.
— Черт
— Ничего, — успокоившись и даже несколько осмелев, ответила Рут. — Мы просто не касались его друзей… Нам было не до этого…
Досадливый вздох вырвался у незнакомца, и был он такой естественный, такой человеческий, что «шахиня» даже посочувствовала своему огорченному собеседнику, несколько минут назад смертельно напугавшему ее.
— Могу я задать вопрос?
— Задавайте!
— Вы туркестанец?
Даже попытки скрыть себя незнакомец не сделал:
— Туркестанец.
— Конечно, не друг унтерштурмфюрера?
— Нет.
— Скажите, если бы вы получили имя друга, как бы распорядились им?
Незнакомец, видимо, улыбнулся, потому что в ответе, прозвучавшем после недолгого молчания, было тепло усмешки.
— Мы еще не поменялись ролями, фрау Хенкель. Или вы не чувствуете этого?
— Имеется в виду пистолет?
— Не только пистолет! Возможность превратить «шахиню» в простого диктора «Рундфунка», и это превращение займет всего несколько часов. Именно столько, сколько длится дорога до Тиргартена… Итак, имя!
— Его нет.
— Вспоминайте!
— Бесполезный труд. К тому же, я устала стоять.
— Все зависит от ваших способностей быстро решать…
Он намеревался сказать еще что-то строгое и злое, но не успел.
Рут заплакала. Неожиданно и совсем некстати. Заплакала как-то тихо, жалостливо, по-детски всхлипывая и вздрагивая плечами. Большую обиженную девочку напоминала она сейчас, и это сходство с ребенком могло растрогать даже самого решительного и сурового человека. И все нее незнакомец повторил:
— Вспоминайте!
— Имена не назывались, — глотая слезы, произнесла она. — Или вы не слышите то, что вам повторяют. Не назывались…
Решительность незнакомца начала, кажется, постепенно гаснуть. Он переступил с ноги на ногу, о чем Рут догадалась по громкому чавканью мокрых листьев. Переступил и опять вздохнул. Однако голос сохранял все те же строгие нотки, и они предназначались для плачущей «шахини».
— Упрямство ничего не принесет вам, кроме неприятностей. Вы сами себя мучаете, фрау Хенкель…
Он ожидал новых, более жалобных всхлипов, даже рыдания ожидал, а Рут вдруг смолкла и сказала тихо:
— Отпустите меня…
— Что?!
— Я уйду…
Незнакомец не сдержался и выпалил самое обычное, нелепое выпалил:
— Сумасшедшая!
Надо было, видимо, стрелять, уж если угроза произнесена в самом начале. А незнакомец не выстрелил. Женщина сделала шаг, второй, третий и наконец уверенно заспешила к дороге. Голубое пальто ее, отороченное белым мехом, удалялось, растворяясь в сизоватом тумане.
Рут почти бежала. Бежала к машине, чтобы как можно скорее избавиться от страха, вызванного этой нелепой, дикой встречей. Но на шоссе ее ожидало новое испытание. Кажется, она ошиблась в направлении. На обочине не было разлапистого, утконосого «БМВ». Рут перескочила через кант, обрамляющий бетонную полосу, и глянула вдоль дороги. Тревожные и требовательные глаза ее не нашли ничего, кроме голой ленты шоссе, кроме тумана и мокрели. Тогда она побежала влево, словно хотела догнать исчезающее, столкнулась с пустотой, вернулась назад и застыла у дорожного знака. Здесь, именно здесь стоял ее «БМВ». Не с ума же она в самом деле сошла!
Она плакала, теперь уже громко и безутешно. Плакала не для кого-то, а для себя. Слез было много, но они не утешили Рут. Вытерев ладонями, просто ладонями, глаза, она повернулась и покорно, как человек, который понял, что обречен, пошла снова в лес. Снова к той самой полянке, откуда только что сбежала. Не легко было отсчитывать шаги по собственным следам.
На полянке никого не оказалось. Но она не поверила пустоте.
— Слушайте! — произнесла она требовательно, обращаясь к деревьям, будто они были живыми. — Я не знаю имени… но он из Роменского батальона… Простой эсэсман.
Она подождала ответа. Лес не откликнулся. Тишина сделалась, кажется, еще глубже и равнодушнее. Тогда Рут в исступлении крикнула:
— Я ничего не знаю!.. Понимаете, ничего!
И когда снова повторилось безмолвие, она без надежды на отклик, тихо произнесла:
— Верните мне машину…
Одно из деревьев, какое Рут не разобрала, ответило:
— Машина за поворотом.
— За поворотом?! — ужаснулась она — ей предстояло отшагать добрых два километра в слякоть и холод.
— Могла быть и дальше. Это зависело от вас, фрау.
— Благодарю! — выдохнула она.
Надо было идти. И она поплелась нехотя и устало к шоссе. Что-то мешало ей ощутить легкость, которую приносит избавление от опасности. Ловушка, вроде, раскрылась, возвращена свобода, но право быть снова «шахиней» не вознаграждает за испытанный страх и унижение. Другая, совсем другая плата нужна Рут. Она не знает, какая. Но обязательно плата.
— Постойте, фрау.
Охотно, даже слишком охотно Рут остановилась.
— Мы не прощаемся, — произнес голос. — К новой встрече приготовьте сведения об эсэсмане из Роменского батальона.