Бермудский артефакт
Шрифт:
– Вы еще убедите меня в том, что она приедет сюда, – буркнул Левша. – Девушка из Шестнадцатого квартала… Ей и в голову не придет сесть в такси. Она если приедет, то на «Роллс-Ройсе». Не морочьте мне голову… Проживающие в Шестнадцатом квартале женщины рассудительны и практичны. Как их мужья-буржуа. – Левша снисходительно улыбнулся. – Ей просто нравилось заниматься с вами в Интернете любовью, вот и все. Без опаски оказаться под колпаком мужа. Просто ей приятно проводить таким образом время. Небольшой, но риск…
Сказав это, Левша вытянул под столом ноги и, подняв из пепельницы сигарету,
Он приканчивал сок в стакане и обволакивался сизым дымом, когда в «Две образины» вошла женщина.
Выглядевшая несравненно моложе названных лет, она была великолепна в своем озябшем волнении. Но показалось Левше, что не менее прекрасна она была бы и в июльскую жару.
Она вошла, остановилась в дверях и посмотрела на столик у окна. Женщина была немыслимо прекрасна. Она была похожа на обращенную к Акрополю влюбленную Афродиту. Когда она ступила на пол кафе, смазливые потеки на окне превратились в акварель, а помещение осветилось нежным сиянием ее платиновых волос. И, когда закусочная наполнилась свежестью ее духов, шум от дождя на улице перестал быть слышен, а бармен за стойкой поправил воротник рубашки, она прошла к столику и села на третий свободный стул.
– Здравствуй… – прошептала она, убирая с влажного от дождя и розового от нежности лица прядь волос.
Левша сидел в молчаливом изумлении. До боли в глазах его боязливый знакомый упирал взгляд в лицо той, кому признавался в любви долгих шесть месяцев. Он смотрел на взгляд женщины почти плача и понимал, что еще минута – и он перестанет быть знакомым. Он вычеркнет Левшу из памяти – как врага, а сегодняшний разговор – как дурной сон.
Она сначала заплакала от прихлынувших чувств, а потом от них же и рассмеялась. Присутствие постороннего человека помешать ее признанию не могло. Безгранична, как небо, была ее любовь, прекрасно, как она сама, было ее чувство.
– Дорогой… Боже мой… Таким я тебя себе и представляла… – задрожав губами, она робко положила ладонь на руку любимого. – Правда, ты говорил, что не пьешь апельсинового сока… и не куришь… – и она снова засмеялась влюбленными глазами. – Дуришь доверчивую женщину, ой дуришь!.. Но мне все равно. Я люблю тебя.
Пошатнувшись и скрипнув стулом, мужчина встал, расплатился за свой кофе и вышел.
А Левша продолжал сидеть, держать в своей руке ладонь девушки и смотреть на нее. Тепло от ее ладошки вошло в его руку, постояло немного и двинулось в путь… И сначала плечо Левши, потом лицо, а вскоре и весь он оказались заполненным теплым туманом.
То, что сейчас происходило, казалось Левше невероятным.
– Ты же знал, что я приеду? – прошептала она.
– Конечно.
Они пили с ней коньяк, самый лучший из тех коньяков, что были в погребке ставшего счастливым за одну минуту бармена. Ели посыпанные сахаром лимоны, закусывали креветками и шашлыками. А уже почти ночью, нагулявшись по слякоти и надышавшись счастьем и запахом друг друга, до изнеможения любили в номере «Бристоля»…
К черту вокзал Сен-Лазар.
Осень.
И для Левши, как и для Мари, рассвет наступил неожиданно…
Семь дней и шесть ночей они встречались в одном и том же месте – кафе «Две образины» на бульваре Сен-Жермен. И – четыре часа счастья, вырванные из жизни…
Левша слышал, как стукнула о паркет номера поставленная им с вечера на ручку двери бутылка. Он все понял, но успел лишь натянуть брюки. Застегнув их на застежку, он бросился от сломанной кровати к стулу, где в пиджачном кармане лежал его «глок». Но он опоздал. В номер вошли четверо.
Левшу трое били около четверти часа. Четвертый сидел и лениво листал журнал в кресле под горящим торшером.
– Прикажи своим трусам остановиться!.. – задыхаясь, кричала женщина. Путаясь в простыне, которой закрывала свое еще не остывшее от долгожданной любви тело, падая и вставая, она рыдала и кричала: – Останови их, Шарль, сейчас! Ты – урод!..
Окровавленного, она стаскивала его вниз по склону. И вот уже видна была полоса света над джунглями, вот уже примешался к пряному аромату трав резковатый привкус океана, и Катя поняла, что Левшу донесет. С каким-то полупьяным исступлением он сжимал в руках нож и всякий раз, приходя в чувство, ощупывал карманы. Потом сознание его оставляло, и тогда Катя опускалась вместе с ним, не понимая, каких чувств в ней больше: разочарования, что идут они медленно, или облегчения от возможности отдохнуть.
Запах костра вдруг коснулся ее ноздрей, и она насторожилась. После всего, что Левша для нее сделал – уберег от тварей на их стоянке, потом эта схватка с ними же на озере, когда ему куда легче было столкнуть ее вниз и тем спастись, – Катя верила этому человеку почти безоговорочно. Почти, потому что она не знала тех, от кого он пришел. Не выполняет ли он чье-то задание, с целью заманить пассажиров «Кассандры» в ловушку? Всех до единого?..
– Мы здесь все скоро сойдем с ума… – прошептала она, ложась на спину.
– Ага, и вы того же мнения.?
От неожиданности она закружилась юлой. Катя не знала, что делать. Ее беспокоил даже не вид того, кто произнес эти слова, а чем защититься.
Вспомнив наконец о ноже, она вырвала его из руки Левши и, выставив перед собой, как палку, развернулась.
Перед ней, морщась от усталости и ран на теле, сидел на траве мужчина лет сорока. Его покрытые легкой сединой волосы были коротки и хранили следы запекшейся крови. Он сидел и, не обращая внимания на нож, вытряхивал из сандалии то ли камешек, то ли ветку.
– Тот, что лежит рядом с вами, прекрасная амазонка, – Левша, – сказал он русском. – Имя мое – Макаров. Я пассажир «Кассандры». Кто вы?
– Почему вы решили, что я русская? Здесь полно иностранцев!
Макаров посмотрел на дрожащий в ее руке нож.
– Когда женщина рожает или ругается, она всегда делает это на родном языке. Какого черта этот парень весь в крови и кто вы такая? Надеюсь, это не вы его собрались разделать?
Голос Кати дрожал, когда она рассказывала.
– Вот, значит, как… – поднявшись, Макаров прошел мимо нее так близко, что ей даже пришлось убрать нож, чтобы тот не оставил на нем царапины. Он наклонился, похлопал Левшу по щекам и огорченно крякнул: – Да, Донован здесь не помешал бы… Вы были в лагере?