Бермудский Треугольник
Шрифт:
— Нет уж, мерси… Как-нибудь и без посторонней помощи справлюсь.
Вскоре подъехали к сталинской высотке. Архитектура советского ампира на фоне безликости панельных многоэтажек напоминала покрой генеральской шинели, затесавшейся среди пожухлой зелени бушлатов в гардеробе Театра Советской Армии. Домофон, консьержка, мраморный пол, пыльная лепнина под высоким потолком, — всё это казалось руническими символами, призванными отпугивать рядовых строителей коммунизма от мест обитания прорабов, которые уже давно разуверились в перспективе завершения грандиозной стройки. Тяжёлые двери квартиры открыл высокий молодой человек, худощавый, но с явными признаками беременности на неотягощённом спортом выпуклом животе. Расправив свисавшие как у Тараса Бульбы усы, он чмокнул в щёчку Людмилу и протянул хрящеватую руку её спутнику. «Андриан!» — отрекомендовался хозяин квартиры. И пока стайка весело щебечущих женщин втягивала Людмилу в утробы номенклатурного жилища, Герман, разинув рот, выслушивал певучую речь мужчины, обратившемуся к нему на чистом персидском языке. «Фа?миди?» — спросил он гостя, когда лицо молодого человека, ошарашенного загадочной тирадой, приняло выражение законченного кретина. «Да!.. Что тут может быть непонятного! — с чувством лёгкой досады ответил Поскотин, закрывая входную дверь и ныряя вслед за хозяином в тёмный коридор. — Ёж твою мать! — вскричал он секундой позже, когда на него с шумом начали рушиться тяжёлые предметы. — Да что тут у вас?! — продолжал он орать, влетая в мрачную прихожую вместе с грохочущим ведром». «Я же тебя на фарси? предупреждал быть осторожным, — начал оправдываться хозяин. — У нас ремонт… Свет ещё не провели, а здесь у нас стеллаж…» «Мы тему ремонта не проходили. На следующем семестре разве только…» — пробурчал гость, потирая ушибленные места. «А мне Людмила сказала, что ты лучший на курсе по языку…» — смущённо добавил Андриан. Герман благоразумно промолчал. В огромной зале его приветствовали вставанием ещё трое гостей. «Дима… Илья… Сергей…» — по очереди представились они. «Мои одноклассники — пояснила „Валькирия“, одаривая друзей лёгкой улыбкой. — Цвет нашего десятого-„Б“. Школьная элита ответила весёлым блеском трёх пар очков. Вслед за мужчинами к процессу рукоположения присоединились их жёны. „А вы правда экстрасенс?“ — не выдержала хозяйка квартиры. „По настроению…“ — уклончиво ответил Герман, принимая бокал с красным вином. „Как вам кажется — Сколько осталось жить Андропову? — не унималась она. — Поговаривают, не встаёт уже… Мне золовка, что в четвёртом управлении минздрава работает, сообщила якобы генсек совсем плох! Как подстрелила его жена Щёлокова, так и не оправился. Жалость то какая… Только-только порядок наводить начал… Ни собраний, ни художественной самодеятельности в рабочее время! В газетах даже передовицы смысл обретать стали“. „Да уж… кому этот порядок нужен?!.. — вмешалась её подруга. — Ты на цены посмотри! На мебель — двойная, на телефон — на порядок взлетели!“
К счастью для экстрасенса разговор быстро перекинулся на злободневное. Сели к столу. Под частые хлопки открываемых бутылок компания молодых людей продолжала смаковать столичные сплетни. Долго полоскали слух о покушении жены бывшего главы МВД на Андропова, о самоубийстве первого секретаря ЦК Узбекистана. После смены блюд политический накал общения спал и, справившись с десертом, компания перешла на кухню. Многоголосие дебатов возобновилось. „У нас в МИДе — серость и пошлость! — пытался вставить слово бородач, косящий под Хемингуэя. — На юбилее одного начальника управления мат-перемат стоял. И это при женщинах… Как выпьют, так…“ Но ему не дали закончить. После трёх бесплодных попыток вклиниться в разговор, вниманием компании завладел чернявый и худосочный Илья. Морщась, как гиббон за минуту до спаривания, он вдруг сообщил, дескать третьего дня в Грузии обезврежена банда угонщиков самолёта. „Богом клянусь, чистая правда! — повторял он, затягиваясь сигаретой. — Народу положили — уйму! Их „Альфа“ брала, знаете такую?.. У нас сосед по даче в их штабе работает. Так он говорил, будто все террористы — дети высокопоставленных грузин: музыканты, врачи, художники… И это наша творческая элита! В газетах про такое не напишут, может, и правильно… В Москве не лучше. Слышали, наша „золотая молодёжь“ дни рождения Гитлера справляет? В прошлом году сто человек со свастиками на Пушкинскую вышли. А ещё мне рассказали, что наши чуть ядерную войну не учинили. Что-то на радаре засекли, поговаривают, — НЛО. С перепугу давай на кнопки жать, благо, — что-то заклинило. Так оказалось, что от третьей мировой войны нас спас какой-то подполковник. Говорят, единственный, кто успел опохмелиться. Он и нажал на „Отбой“. А так бы уже пару месяцев жили при Армаггедоне!“ На минуту воцарилась пауза. „Жутко как-то, — тихо сказала одна из женщин, — То американцы по осени „Шаттл“ с негром запустили, а наши в отместку „Боинг“ на Дальнем Востоке сбили, то „Першингами“ всю Западную Германию нашпиговали, нас „Империей зла“ обозвали, а тут ещё этот Афганистан… Герман, что там? Вы, говорят, были… Расскажите“. Поскотин попытался объяснить, что он скоро три года, как с войны, много забыл и свежей информацией не владеет, но ему на помощь поспешил хозяин квартиры. Как оказалось, Андриан был сыном разведчиков-нелегалов и во время учёбы в МГИМО тоже готовился к заброске за рубеж, но судьба оказалась к нему благосклонной и талантливый выпускник престижного ВУЗа был забракован, после чего направлен в Иран в ранге атташе по культуре. Вернувшись из командировки, был принят на службу в КГБ, аттестован и, пройдя краткосрочные курсы, обосновался в аналитическом управлении в качестве куратора по Афганской линии. Прерываемый частыми тостами, Андриан довольно эмоционально пересказал своими словами содержание поступающей к нему секретной корреспонденции, из чего Поскотин сделал вывод, что на его век войны хватит с избытком. Своими соображениями он тут же поделился с новыми друзьями, один из которых, чернявый Илья, уже спал, уронив голову на стол, а Сергей, косящий под Хемингуэя, выковыривал крошки, застрявшие в его седеющей бороде. „Конечно, хватит! — подбодрил его охмелевший докладчик. — Мы с тобой ещё вместе повоюем. Весной выезжаю в Кабул, а ты когда?“ „Через полтора года“, — ответил Герман, завершая политическую дискуссию. Из соседней комнаты доносились невнятные женские голоса. По отдельным репликам было понятно, что дамы ведут допрос Людмилы на предмет её отношений с новым кавалером. „Хорошо меня не спросили, — подумал молодой человек. — Я бы точно не знал что ответить“. Он тяжело вздохнул и залпом опрокинул очередную рюмку.
„А что нам доложит по текущему моменту засекреченный физик?! — обратился Андриан к последнему из друзей, который весь вечер молчал и в данный момент демонстрировал явные признаки готовности заснуть за столом. — Димо?н, я к тебе обращаюсь! — повторил хозяин“. Тихоня, уже прошедший половину пути в царство Морфея, с явным нежеланием начал возвращаться в реальный мир. Оживая, он втянул в рот макаронину, которая долгое время свисала с уголка его губ, затем освежил себя тем, что осталось в рюмке от прошлой жизни, после чего окончательно вынырнул на поверхность бытия.
— О чём вы тут?.. — поинтересовался воскресший, протирая салфеткой толстые стёкла своих массивных очков.
— О твоей роли в современной физике!».
— Ну, я как бы уже не физик… Скорее, — пограничник…
— Что, в погранвойска призвали? — поспешил войти в диалог Поскотин.
— Да нет же… меня интересуют пограничные области.
— Округа!
— Именно области! Из ядерной физики я перешёл в биологию. Изучаю высшую нервную деятельность моллюсков.
— Ну и как? Удалось наладить диалог цивилизаций?
— Не до конца… Но инструментарий для расширения контакта имеется. Вы погодите, я один из них сейчас принесу…
С этими словами Дмитрий направился в прихожую и вскоре вернулся, неся в руках нечто массивное, напоминающее бронзовую ступицу.
— Вот!.. Генератор! — обозвал он свою железяку.
— А куда батарейки вставлять? — поинтересовался Андриан.
— Не поверишь, Андрюша, тот же вопрос я задал нашему академику, а он только отмахнулся. Разберись, говорит, в этой чертовщине, а заодно проверь отчего наши украинские коллеги стали вымирать точно мухи по осени. Понастроили, понимаешь какие-то генераторы форм, и года не прошло, — один за другим в очередь на погост выстроились. Не может быть, — говорил академик, — чтобы эти пирамидки с бубликами кандидатов с докторами на манер эпидемии косили.
— Ну и что, развеял?
— Не совсем… — в задумчивости произнёс пограничный физик и вдруг, встрепенувшись, закричал, — Убери генератор от головы!
— Да я только попробовал, — начал оправдываться Герман. — Хотел узнать — шумит или не шумит, если к уху поднести.
— Ну и?.. — поинтересовался Андриан.
— Шумит… Шумит как морская раковина.
— Мне тоже поначалу приспичило к разным местам прикладывать… Интересные сны после этого снятся, доложу я вам… Про Царствие Божие, сад Гефсиманский, где мы с Иисусом и его друзьями-опездолами…
— Апостолами!
— Да какая разница!.. Так вот снилось, что в том саду мы отмечали первомайские праздники и так нажрались, что нас всех в их небесный вытрезвитель отправили…
— Вместе с Иисусом? — съехидничал Андриан.
— С Иисусом, конечно…
— Сон в руку!
Не перебивай, Андриан. Так вот, замели всех: и Петра с обоими Иаковами, и Андрея с Фаддеем… Иоанна Богослова, который лишнего хватил, на Иуду два раза наизнанку вывернуло… И все сны от генератора такие правдоподобные, точно в Голливуде сняты… А моллюски мрут!..
— То есть как мрут?! — воскликнул Герман, отодвигая от себя генератор и направляя его тёмное отверстие в сторону Андриана.
— Не все… Головоногие только хворать начинают, а панцирные и брюхоногие — сразу концы отдают. Сперва сморщатся, будто выпили, не закусив, потом дрыгаться начинают, а через минуту расслабляются и всё, конец!
— Что ж ты, убивец, эту хрень ко мне в дом принёс?! — вскричал Андриан, силясь унять открывшийся тик в правом глазу.
— Так я по пути к тебе на голубях его опробовал… У нас в НИЦ «Портал» подобных устройств на две мировые войны хватит!
— Живодёр! Убирай его с глаз долой!
Дмитрий вышел, а вслед за ним потянулась возбуждённая компания. В гостиной к ним присоединились жёны. Андриан включил видеомагнитофон «Панасоник». Смотрели «Эммануэль» и выборочно — «Греческую смоковницу». Под гнусавый голос озвучки Герман, почувствовав прилив сил, впервые обнял «Валькирию». Северная воительница не сопротивлялась, но решительно ограничивала передвижение его руки по своему телу. После просмотра все были утомлены и готовились к завершению вечера. «Постойте! — вдруг вскричала супруга Андриана, — А как же наш экстрасенс?! Пора бы ему продемонстрировать свои способности». Герман в замешательстве отдёрнул руку, освободив свою партнёршу от выбора открыть границы или сохранять очаговый суверенитет. На экстрасенсе скрещивался десяток с лишним любопытных глаз, из которых он выбрал наиболее замутнённые. «Для начала попытаюсь погрузить кого-нибудь из вас в летаргический сон! — провозгласил он. — Желающие есть?.. Желающих нет… Дмитрий! Вот ты… Подойди ко мне… Садись… Не волнуйся, это не твой генератор для моллюсков, это квинтэссенция отечественной магии… Внимание!» Герман возложил руку на голову засекреченного физика, который и без того блаженно улыбался, демонстрируя за толстыми стёклами очков спорадические восходы и закаты своих бесцветных зрачков. В гостиной воцарилась тишина. Прошла минута. Испытуемый отчаянно сопротивлялся выходу в астрал, но силы его покидали. Наконец, когда экстрасенс применил запрещённый в оккультной практике лёгкий массаж головы клиента, пограничный учёный сломался. Он опадал медленно, как поверженный герой из военных кинофильмов. Приглушённый звук встречи его головы со столешницей, был тотчас дополнен восторженными восклицаниями благодарных зрителей. «И сколько может длиться этот летаргический сон?» — робко поинтересовалась жена засекреченного физика, пытаясь вернуть к жизни своего благоверного. «В среднем три-четыре года, — равнодушно ответил экстрасенс, — Но, если вы настаиваете…» «Конечно! — воскликнула не на шутку встревоженная супруга, — и немедленно!» «Извольте!» С этими словами экстрасенс незаметно сжал болевую точку на ладони спящего человека, что тотчас вернуло его в чувства. «Браво!» — не выдержала одна из зрительниц. «Сударыня!.. Я к вашим услугам… — чопорно произнёс вошедший в роль Поскотин. — Не желаете узнать день и час вашей смерти?.. И совершенно напрасно!.. Кого из присутствующих данный вопрос интересует?!» Послышались неуверенные пожелания завершить «этот прекрасный вечер». Маэстро не возражал.
Когда машина, ведомая подругой экстрасенса, выехала на пустынную ленту шоссе, подёрнутого муаром первой позёмки, Людмила, до того долгое время молчавшая, в задумчивости произнесла: «А ты, оказывается, большой шельмец, Герман…» «Не без того…» — согласился впадающий в дрёму пассажир. Когда он очнулся, «Жигули» стояли у подъезда незнакомого дома. «Мы где?» — поинтересовался он. «У меня», — спокойно ответила Людмила, ослепляя оробевшего седока холодным взглядом северной богини. «Валькирия!» — словно зачарованный, произнёс Поскотин, отдавая себя во власть разбуженных им чувств.