Бермудский Треугольник
Шрифт:
— Не сто?ит… Подумай сначала. Я хоть дура-дурой, что в тебя влюбилась, однако ж понимаю, что в жизни любовь — не последний аргумент… Подружка хоть умна?
— Кто? Ах да… Конечно же, да… То есть, даже очень… Спортивная, самолёт водит, скалолазка, папа в генералы метит.
Ольга надолго задумалась. Она теребила платок и Герману казалось, что из её глаз вот-вот брызнут слёзы.
— Ольга!
— Не надо!.. — женщина подняла лицо вверх, будто пытаясь спрятать накопившуюся влагу под своим веками. — Красивая?
— Других не завожу!
— Подлец!
С этими словами женщина обхватила Германа за шею и прильнула к нему.
— Подлец, подлец!.. — повторяла она, ища его губы, и, когда наконец нашла, разрыдалась. Отдышавшись, она достала платок и, вытирая слёзы, тихо промолвила, — Я развожусь… Больше не могу…
— Из-за меня?
— Наверное… Просто ты показал, какой радостной и весёлой может быть жизнь… Только не пугайся… Ответных шагов не жду… Поезжай в свой Афганистан, а там видно будет.
Добравшись до «виллы», Герман впал в уныние. Через силу подготовил отчёт, после чего вернулся в комнату. Шурик и Веник играли в шахматы. На стене трёхпрограммный приёмник подводил промежуточные итоги реализации Продовольственной программы. Заметив перемену в настроении друга, оторвавшиеся от игры «Бермуды» принялись выпытывать причины его дурного настроения. Поскотин артачился, но вскоре сдался и, поминутно теребя подбородок, рассказал о своём бедственном положении.
— Выходит, их у тебя теперь три?.. — задал уточняющий вопрос Мочалин.
— Выходит… — согласился Поскотин.
— И как теперь, очередь организуешь, или конвейер?
— Не знаю пока… С кем-то надо определённо расставаться…
— А, может, тебе ещё подкинуть? Для ровного счёта… — рассмеялся Шурик, — Могу стюардесс порекомендовать. Они любого утешат… Ты у нас теперь как правоверный мусульманин, а им, сарацинам, и четырёх иметь грехом не считается.
— Вот и я, Шурик, удивляюсь. Как можно разом четверых любить и почему их жёны друг другу глаза не выцарапывают. Может, на сей случай какой-нибудь закон природы имеется, только от нас его скрывают.
Вскоре разговор перешёл в плоскость теории, в процессе разработки которой неутомимый Мочалин довёл допустимое число одновременно используемых женщин до семнадцати.
— А почему не восемнадцать? — поинтересовался Дятлов.
— В именах буду путаться, — резонно ответил Веничка, после чего, пожелав всем доброй ночи, ушёл к себе.
— Вот так всегда, — пробурчал Шурик, выключая свет, — Раззадорит и бросит, а ты тут лежи с выпученными глазами и понижай, как можешь, свой гормональный статус…
Развязка
Накануне экзаменов Поскотин всё же решился на прополку. «Жену трогать — себе дороже, — разумно рассудил он, — За развод могут и отчислить, а вот с „Валькирией“ надо что-то делать… Извинюсь, — тут без вопросов… Поблагодарю, само собой… Только какими словами всё это сказать и за что, собственно, её благодарить?..» После самоподготовки запутавшийся в тенетах любви романтический герой, повторяя про себя заранее подготовленную речь, направился в медсанчасть. Потоптавшись перед дверью, он тяжело вздохнул и коротко постучал. «Войдите!» — послышался строгий мужской голос. Визитёр на секунду опешил, но отступать было поздно. Открыв дверь, Герман был неприятно удивлён. За столом сидела Людмила, а рядом стоял её отец, полковник Фикусов. «Здравия желаю! — вытянул руки по швам пациент. — Разрешите обратиться к Людмиле Владимировне!» «Разрешаю!» — улыбаясь ответил секретарь парткома, выходя ему навстречу. Слушатель и руководитель обменялись короткими рукопожатиями.
— С чем пришёл? — полюбопытствовал отец «Валькирии».
— С немощью, товарищ полковник, — выдавил из себя первое, что пришло на ум, пациент. — Вторые сутки не могу… — Поскотин запнулся, подбирая приличный для себя диагноз.
— Понимаю, — шутливо отреагировал Фикусов. — Даже у меня случается…
— Папа! — вспыхнула молодая врачиха.
— …руку не могу поднять, — продолжил пациент. — Вот смотрите… И боль такая, будто в плечо гвоздь вогнали.
— Ладно, это всё ты моей дочери расскажешь, а пока ответь: ты ещё не раздумал поступать к нам в адъюнктуру? Есть подходящая тема «Освободительное движение на Ближнем и Среднем Востоке в условиях усиления капиталистической интеграции». Защитишь кандидатскую — поедешь стажироваться в Иран, потом для докторской что-нибудь выберем.
— Разрешите подумать, товарищ полковник!
— Что тут думать? Через полгода — квартира, пяток лет в посольстве поотираешься, затем — кафедра, к пенсии — «папаха»!
— М-м-м…
— Что мычишь?.. Людочка, ты когда-нибудь видела, чтобы человек от блестящей карьеры отказывался?
— Видела…
— Кого?
— Тебя! Ты нас с мамой по всей Африке и Азии за собой таскал, хотя тебе дважды предлагали кафедру возглавить.
— Ну ты сравнила! Мы же другое поколение. Креме?нь! Одними лозунгами жили. Без портков светлое будущее возводили. Теперь уже можно и поостыть.
— А я, товарищ полковник, весь горю?!
— Температура что ли поднялась?
— Хуже! Родину защищать хочется!.. Так сказать, на передовых рубежах… Вчера, как поужинал, опять в Афганистан потянуло.
— Тьфу на тебя, балабол! Людочка, как уйду, поставь этому патриоту клизму, чтобы дурь из мозгов вымыло!.. Надо же, после ужина потянуло…
Чертыхаясь, полковник вышел из кабинета. Люда укоризненно взглянула на пациента.
— Что ты отца завёл? Он ведь шуток про Родину не понимает. Ему бы в гражданскую на коне скакать, а не штаны по кабинетам просиживать. Зря ты так!..
— Поверь, не по злобе? сказал… Только я и вправду на войну собрался. Там год за три засчитывается. Оклады чеками выдают. Опять же орден-другой на груди лишним не будет.
— Не коси под убогого. Не поверю, чтобы ты по доброй воле на вторую ходку решился. Что стряслось?.. Молчишь… Ну, да ладно, потом расскажешь. А пока же ответь — пойдёшь со мной в горы?
— Мне сына к родителям отвезти надо.
— Отвезёшь, и приезжай в Нальчик. Как встретимся, вертолётом вылетим в Безенги? потом — в горы. На пятитысячники не полезем, но какую-нибудь сопку точно оседлаем. Ну, решайся!