Бернарда
Шрифт:
Чтобы не разрыдаться в присутствии остальных, я быстренько шепнула Маку, что иду в бар за кофе, тот кивнул и хотел проследовать за мной, но я не позволила. Его красивые губы поджались, а в глазах мелькнуло понимание. Он нехотя отпустил.
У стойки бара я присела на стул. Хотелось чего-то много крепче кофе… хотелось забыться, хотелось биться в истерике – так сильно вдруг нахлынула тоска, но утопить всю жизнь в алкоголе – не выход. А где же тогда выход, где? Забыть? Скрутить себя узлом, сказать «Дина, проехали!» и притвориться, что не больно?
Но ведь больно… Хреново и очень больно.
Кое-как взяв себя в руки, я расплатилась за кофе и понесла его к своему столику. Через несколько секунд путь мне преградил незнакомый парень.
– Здравствуйте, девушка. Я весь вечер за вами наблюдаю…
Я остановилась и подозрительно прищурила глаза.
– Зачем?
Симпатичный, но не в моем вкусе: длинные каштановые волосы чуть ниже воротника, узкие плечи, еще уже бедра, татуировка на предплечье.
– Вы здорово играете. Плюс вы очень красивая. Не хотите выпить ваш кофе в моей компании?
Нагло. Я взглянула в его карие глаза.
– Не хочу.
– Почему, у вас среди этих амбалов есть парень?
На «амбалов» я обиделась. Ему самому бы в качалку не помешало сходить разок-другой, чтобы порушить непомерное самомнение, глядя на то, какими должны быть настоящие мужчины.
– Нет, нету, – не стала обманывать я.
– Тогда поужинаете со мной? Я знаю отличное местечко…
Я коротко извинилась, не совсем вежливо обошла навязчивого собеседника по дуге и вернулась к своему столику.
– Проблемы? – коротко спросил подошедший Баал.
– Да упаси Господи тебя вмешиваться… – с нервным смешком ответила я. – Раскатаешь несчастного по дорожке, как потом по ней шары катать?
Дэйн и Чейзер к тому времени тоже недобро поглядывали в сторону бара.
Но раскатывать никого не пришлось. Минутой позже пытавшийся заигрывать со мной парень, вернулся к своей компании, расположившейся слева от нас, и при первой же попытке катнуть шар неудачно подвернул ногу. То, с каким хрустом он на нее приземлился, заставило меня вздрогнуть: сломал, не иначе.
И в этот самый момент посреди толпы и звучащей музыки ко мне впервые закралось нехорошее подозрение. Подозрение, заставившее меня кивнуть собственным мыслям и холодно улыбнуться. Оставалось проверить: верна ли моя догадка.
Полчаса спустя я, стоя у бара, тихо скрежетала зубами.
Да, пришлось построить глазки, чтобы меня пригласили на танец, а потом терпеть на своем теле чужие, не особенно приятные руки, чтобы удостовериться в том, что тот бедолага, соизволивший отозваться на мой флирт, неожиданно оказался втянут в драку с какими-то подвыпившими незнакомыми парнями, после чего получил по голове бутылкой. Своих, чтобы не вмешивались, я предупредила сразу, сославшись на эксперимент, поэтому они лишь хмуро наблюдали за происходящим издалека. Что ж, пришло время с ними попрощаться и навестить кое-кого… Если этот «кое-кто» окажется на работе, значит, придется отвлечь, поэтому лучше бы
Он сидел передо мной в кресле, прикрыв лицо книгой, потягивая красное вино из бокала. Рядом с креслом, почти как в Реакторе, в воздухе висела полупрозрачная карта, на которою Начальник иногда посматривал. Полутемно, из освещения только ночник на старинной тумбе.
– Дрейк? – вкрадчиво поздоровалась я – и книга тут же ушла в сторону.
– Выпьешь? – не здороваясь и не выказывая удивления, спросил он.
– Нет. У меня к тебе вопрос.
– Я слушаю, – он снял с пуфа ноги, поставил их на пол и сложил руки на животе поверх пряжки ремня. Красивая серо-голубая рубашка, дорогая, ее я раньше не видела.
– Как ты думаешь, почему с тремя парнями, на лица которых я имела несчастье смотреть дольше тридцати секунд, произошли несчастья?
Начальник неопределенно качнул плечами.
– Совпадения?
Лицо его было ровным, но вот опасный огонек, светившийся в глубине глаз, выдавал с потрохами. И когда Дрейк потянулся за бокалом с вином, я холодно улыбнулась.
– Нет, это называется не так.
Он неторопливо отпил вина и улыбнулся. Красивый, опасный, зловещий.
– А как?
– Это называется вешанье лапши на уши.
– Что это значит?
– Так в моем мире говорят в том случае, когда один пытается убедить другого в неправде.
– Хм…
Непробиваемая аура властности и равнодушия – замечательное прикрытие для эмоций. Я сделала вид, что собралась уходить, сделала два шага вглубь коридора, затем остановилась и кинула на него насмешливый взгляд.
– Ах, да… забыла спросить. Каково это, чувствовать себя ревнивым идиотом?
И тут же увидела, как тень страдания пробежала по знакомому лицу. Какое-то время Начальник молчал, теперь улыбка его не была самоуверенной, она стала насмешливой и грустной одновременно. Почему-то в этот момент мне вспомнился страдающий от головной боли Понтий Пилат, стоящий на залитом лунным светом бетонном круге и смотрящий вдаль.
Я перестала делать вид, что ухожу, и приблизилась к нему.
– Это неприятно, – только и ответил он. – Но твои ухажеры останутся живы, у них незначительные повреждения.
Мне совершенно некстати теперь вспомнился фильм «Терминатор», в котором Шварценнеггер расстрелял толпу полицейских, затем просканировал ее электронным глазом и выдал заключение «Жить будут».
– Аллилуйя! – я не смогла удержаться от язвительного тона. – Но ведь они даже не поняли, за что пострадали. В чем был смысл?
– У них не было насчет тебя серьезных намерений.
– Ах, вот как? А у тебя есть?
Дрейк поджал губы; в его глазах снова мелькнула тоска.
– Извини.
Я любила его. И понимала каждое идиотское нерациональное и нелогично совершаемое им действие. И последнее извинение, в отличие от проявленной ревности, почему-то не принесло ни радости, ни удовлетворения. Любовь застилает разум, а неограниченная власть развязывает руки – опасное сочетание. Наверное, хорошо, что те парни пострадали не так сильно, как могли бы. Любовь Дрейка была настолько же опасной для этого мира, как и его гнев.