Бернарда
Шрифт:
Сердце сжалось от жалости к себе и стоящему напротив мужчине. Он – красивый, умный, пусть даже немного жестокий – не заслужил того, через что теперь проходил. Поддавшись эмоциям, я шагнула в его сторону, желая прижаться всем телом, обнять, утешить, на мгновенье почувствовать его тепло.
– Переоденься в форму…
– Не надо, Ди, – Дрейк предостерегающе вытянул руку вперед – и я застыла.
– Почему?
– Не надо… – повторил он тихо. – И так больно. Я не железный.
Чувствуя, как глаза щиплет от слез, я подошла к столику, подняла бокал с вином, повернула той стороной,
– Мне пора.
Не глядя на него, я исчезла.
Мама звала меня назад. Протягивала руки и плакала: «Доченька, вернись, вернись, дочка…» И я шептала, что вернусь, конечно, вернусь, уже совсем скоро, что осталось совсем немного, и я обязательно что-нибудь придумаю.
А потом проснулась вся в слезах.
В комнате темно, на душе скверно. Канн сказал, что, возможно, остался один день на «F» и все будет кончено.
– Скоро, мам… скоро, – прошептала я освещенному первыми лучами восходящего солнца потолку, глотая слезы. – Как только все закончится, я первым делом вернусь домой.
Только в этот момент, когда за окном забрезжил рассвет, я с гнетущей ясностью осознала, как давно не была дома. Все откладывала решение проблем на потом, лишая себя возможности увидеть тех, кого любила. Какой же я была дурой.
Один день. Перетерпеть один день. Как-нибудь заснуть сейчас, проснуться, пережить утро, обед и вечер, а там порадоваться, что все, наконец, закончилось.
Какое-то время я лежала с открытыми глазами, опасаясь того, что как только закрою их, снова увижу во сне мать, однако, усталость взяла свое: веки слиплись, и до звонка будильника я спала без сновидений.
Ирэна вторые сутки с тоской смотрела на унылые бетонные стены бункера, и ей казалось, что она медленно сходит с ума. Это ее тюрьма, ее карцер, ее наказание за неправильно принятое много лет назад решение, за опасные эксперименты, за череду слабостей, превративших ее в идущую на поводу алчных желаний недочеловека.
Пробка от шампанского, вылетевшая из бутылки с громким хлопком, ударила по и без того натянутым нервам пистолетным выстрелом – выстрелом расстрела, который она давно заслужила за содеянное.
– Иди сюда, моя девочка, отпразднуем.
Андариэль – высохший и осунувшийся – разлил пузырящуюся жидкость в бокалы, но даже тяга к утешительному действию алкоголя не заставила повернуться женщину, сидящую на стуле лицом к стене, в которой не было ни единого окна. Ей не хотелось смотреть на него, на его больное изъеденное химией тело, видеть выцветшие глаза и слышать хриплый неприятный голос. Не столько физические недуги превратили некогда красивого мужчину в ссохшегося, нервного, одержимого безумца, сколько психологическая болезнь и многолетняя неиссякаемая жажда мести. Мести, в которой, как теперь казалось Ирэне, не было никакого смысла.
– Не рановато праздновать?
– Завтра откроем еще одну. Или послезавтра. Запасов продовольствия здесь хватит на месяц, но нам недолго осталось сидеть. Они уже близко.
Ирэна вдруг почувствовала, что
Зачем? Зачем она сделала это? Зачем пополнила длинный список грехов еще одним, да еще и таким страшным? Хотя, была ли теперь разница? Скоро дом наверху рухнет, погребя под собой тех, чьей смерти Андэр желал так долго, и, может быть, тогда наступит серый просвет, успокоение, тишина.
Там погибнет и Баал. Она почти убила его однажды, а теперь поможет убить еще раз, только теперь окончательно, а вместе с ним и свои мечты.
Андэр сидел на кровати, перенесенной сюда с верхних этажей, держа в руках бокал – пластиковую копию настоящего Риннского стекла; мысли его витали далеко.
Ирэна подошла к столику в углу и взяла свое шампанское, отпила глоток, поморщилась от неуместного вкуса праздника на языке.
– Когда мы узнаем, что все закончилось?
– Издеваешься? Там столько взрывчатки, что уровень содрогнется. Ударная волна снесет все в радиусе километра, им не выжить.
– А нам? – риторически спросила Ирэна, вовсе не имея в виду продолжение их телесного существования.
Мужчина провел рукой по спутанным белым волосам, явно не услышав подспудный контекст, заключенный в последнюю фразу.
– Я отдал все… – он прислонился спиной к стене и закрыл глаза. – …все, чтобы превратить собственный дом в идеальную ловушку, и она сработает. Мне плевать на этот город, плевать на Уровень, я не достал Дрейка, но я достану всю его команду. Мне хватит этого. Да, хватит. Они думали, что обыграли меня, думали, что я не смогу чем-то пожертвовать, но они ошиблись и скоро увидят это.
Ирэна поставила бокал на стол и медленно подняла глаза к низкому потолку – двухметровой толще бетона над головой. Ненависть, исходящая от Андэра, душила, внезапно навалилась тоска, смешанная с ощущением собственной никчемности, и плохое предчувствие, что они навсегда останутся замурованными и похороненными в этом подземном бункере – он станет их общей каменной кроватью и могилой.
– Эй, с тобой все в порядке? Лицо пошло пятнами.
– Да-да, нормально…
Темноволосая женщина смахнула со лба пот и тяжело опустилась на стул.
Сколько еще ждать?
И что будет после?
Серый каменный трехэтажный особняк контрастировал с городскими развалинами целыми стенами и сохранившимися в оконных проемах стеклами. Притаившись за развороченной кладкой из бетонных плит, служащей когда-то высоким забором, мы наблюдали за мерцающей над домом, едва заметной на фоне облаков голубоватой сетью.