Берсеркер Скверны

Мельников Руслан Викторович

Второе судно викингов разворачивалось, спеша уплыть подальше от пылающих обломков и растекающегося пламени. В трюме пылающего драккара начали рваться пороховые запасы и топливо для подвесного двигателя.

* * *

Пленников затащили в длинное полуподвальное помещение, поделенное прочными решетками на несколько отдельных клетушек. Всех бросили в одну камеру. Судя по тяжелому и острому запаху, раньше здесь был хлев, в котором поморы содержали своих козюлей. Теперь хлев стал темницей.

Толстые стены, глубокие

и маленькие – головы не просунуть – окошки под самым потолком, длинный, хорошо просматривающийся коридор, ряд клетей-камер, низкая входная дверь с наружными замками. Что ж, Соловецкую крепость когда-то ведь использовали и в качестве тюрьмы тоже, так что снова переоборудовать ее подвалы в узилище было, наверное, делом нехитрым. Викинги лишь подвесили цепями новые замки на массивные, но простенькие засовы, которые прежде удерживали скотину поморов.

Тюремщики вышли. Спустя некоторое время снаружи донесся грохот бомбарды. А еще чуть позже – мощный взрыв. Виктор старался не думать о плохом, но мысли снова и снова возвращались к кочу, набитому горючкой. Если поморы вступили в бой, на таком судне, вряд ли уцелел бы кто-то из команды.

Оказалось, он ошибся: вскоре викинги привели в темницу Змейку – безоружную, промокшую и замерзшую. Но зато она могла передвигаться сама и вообще была не такой беспомощной, как Виктор, Василь и Костоправ, надышавшиеся парализующего дыма. Судя по всему, ей удалось спастись с коча, однако скрыться от морских разбойников Стрелец-баба не сумела.

Разъяренная Змейка шипела и лягалась, но не могла совладать с дюжими конвоирами.

Парализованный Костоправ прорычал что-то яростное и нечленораздельное. И, конечно, не был услышан.

Звякнула решетка. Стрелец-бабу заперли в соседней камере.

Довольные тюремщики перекинулись несколькими словами на своем языке и рассмеялись. Кто-то выдал с узнаваемым викингским акцентом:

– Помор турак! Помор полфан!

Потом в конце коридора захлопнулась тяжелая дверь. Наступила тишина.

– Эй, вы там живые? – окликнула девушка. – Костоправ, как ты?

Внятно ответить ей никто не смог: язык все еще отказывался повиноваться. Но лекарь все же выдавил из себя какой-то звук, очень похожий на мат немого.

– Коч взорвался, – сообщила Змейка. – Кто-то поджег горючку в трюме. Все погибли.

Виктор почувствовал, как в душу вползает уныние. Его предположение оказалось верным. А ведь он уже успел сдружиться с командой Василя. Плохо, очень плохо… Хотя, может быть, то, что ожидает их самих, будет еще хуже.

– С кочем сгорел один драккар, – добавила Змейка.

Если это и было утешением, то слабеньким.

Девушка опустилась на кучу прелой соломы в углу своей камеры и замолчала. Наверное, больше ей сказать было нечего.

Вскоре Виктор обнаружил, что в соседней камере – не той, куда бросили Змейку, а располагавшейся

с другой стороны – заперт кто-то еще. В дальнем углу зашевелился зарывшийся в солому узник. До сих пор он не подавал признаков жизни и лишь наблюдал за происходящим со стороны, но, убедившись, что тюремщики не собираются возвращаться снова, арестант пополз к решетке между камерами.

– Эк, как вас угораздило, бедолаги! – послышался знакомый голос – слабый, хриплый и печальный. – Эк, как всех нас угораздило… Ох, Василь, Василь, зря ты сюда вернулся…

Голос принадлежал старейшине соловецкой общины деду Федору. Выползший на свет старик выглядел неважно. Грязная рваная одежда – в засохшей кровяной корке. Сквозь прорехи видны подживающие раны и ожоги. На лице – следы побоев, волосы – в крови, борода – подпалена. Правый глаз заплыл и не открывается, во рту за разбитыми губами не хватает нескольких зубов. Взгляд – погасший, затравленный. Судя по всему, деда Федора пытали. И, похоже, несчастного старика совсем сломали.

– Ничего-ничего, ребятки, потерпите, скоро пройдет, – тихо, словно опасаясь привлечь внимание тюремщиков, шептал старый помор.

Что скоро пройдет? Если дед Федор говорил о параличе, то он не врал. Виктор действительно чувствовал, как оцепенение в членах постепенно уходит.

Сыпанул отборной бранью Костоправ. Судя по крепкому многоэтажному мату, лекарь, хотя и не мог еще двигаться, языком владел уже в полной мере. При помощи мудреных словесных оборотов Костоправ обещал сотворить с викингами и Инквизиторами такое, что первым лучше было бы сразу утопиться самим, а вторым – быстренько посжигать друг друга на собственных кострах.

– Дед Федор, – попробовал позвать Виктор. Получилось. К нему тоже вернулась речь. Вот только голова болела, как после доброй попойки. И ноющая боль эта, судя по всему, пройдет не скоро.

– А-а-а, купец! Золотой, – поморский старейшина тоже узнал его. Посетовал: – Плохо наше дело. Совсем плохо.

– Что с Костяникой? – спросил Виктор. – Она жива?

– Да жива, жива твоя зазноба. К крестоносцам не попала, – дед Федор почему-то отвел глаза. Это Виктору не понравилось.

– Что? – потребовал он объяснений. – Что с ней?

– Викинги увезли.

Новости были ужасными. Виктор подавленно замолчал.

– Дед Федор, – послышался голос Василя, – что здесь произошло?

Даже Костоправ перестал материться, ожидая ответа.

– Что произошло? – поморский старейшина невесело улыбнулся. – Хорошо, я расскажу вам, что произошло…

Глава 16

– Брат Себастьян, – с достоинством представился худощавый горбоносый крестоносец, вошедший в дом старейшины. Едва заметный кивок заменил поклон, который вообще-то в подобных случаях должны отвешивать чужеземцы.