Берсеркер Скверны
Шрифт:
«А может, праздник устроен для того, чтобы поскорее выпроводить и Аскела с верными ему людьми?» – подумалось Виктору.
Над засыпанной углями ямой жарилась туша секача. Еще одна – уже запеченная до аппетитной хрустящей корки – лежала на огромном блюде. Широкие столы были уставлены нехитрыми яствами и жбанами с пивом и брагой. Глиняная и деревянная посуда соседствовала с пластиковой, изготовленной еще до Бойни. Кое-где поблескивало начищенное серебро, мельхиор и даже золото. На длинных лавках и земляных скамьях вдоль стен не осталось свободных мест. Кажется, на пир собрался весь поселок. Веселье начиналось,
Пленников за столы, разумеется, не пустили. Аскел оставил их в темном углу за закопченными столбами, поддерживающими крышу, и приставил к руссам двух вооруженных воинов – то ли для пригляда, то ли для охраны от людей Арне. Часовые явно были недовольны тем, что им не доведется принять участие в пирушке, но недовольство свое пока держали при себе.
Виктор подумал, что, наверное, вчетвером они смогли бы разоружить стражу и, возможно, даже пробиться к выходу. Но зачем? Как ни крути, но впереди их все равно ждет совместное плавание с Аскелом. Нужно было догнать ярла.
Утолившие первый голод и опустошившие первые кубки и чаши викинги вдруг примолкли. Взгляды присутствующих обратились к невысокому худощавому и немолодому уже человеку с длинными, рано поседевшими волосами, собранными на затылке в хвост. Незнакомец выглядел не воинственно, не внушительно и не богато. Однако все сейчас смотрели в его сторону так, словно ждали от седого чего-то очень важного. Кто-то вежливо обратился к нему и, похоже, о чем-то попросил. Аскел поддержал просьбу, причем хэрсир, сидевший вместе с Арне во главе самого большого стола, говорил с седым как с равным.
Гудение за столами стихло окончательно. В тишине, нарушаемой лишь потрескиванием углей в очаге, заговорил загадочный незнакомец. Сначала – негромко и отрывисто, потом его голос окреп, зазвучал уверенно и звучно.
Седой говорил долго, протяжно и как-то по-особенному, совсем не так, как викинги общались между собой. Прикрыв глаза, он все говорил, говорил, говорил и умолкать, похоже, не собирался.
Никто не смел его перебить. Викинги внимали каждому слову оратора.
– Кто это? – шепотом поинтересовался Виктор у Василя. – Жрец? Предсказатель?
– Скальд, – ответил помор. – Ну, Сказитель по-нашему. Былины поет.
Собственно, Сказитель викингов не пел даже, а скорее начитывал на память. В руках у него не было никакого инструмента. Музыка не звучала. Но ухо все-таки улавливало своеобразную мелодику и рваный ритм.
Викинги слушали, затаив дыхание. Виктор тоже поневоле вслушивался в чужую речь.
Хрипловатый голос скальда звучал мужественно и красиво. И – странное дело: даже не зная языка, на котором рассказывалась чужая былина, Виктор, тем не менее, отчетливо различал шум волн, вой ветра, скрип уключин, крики берсеркеров и звон металла.
– О чем он… – Виктор осекся.
Как спросить правильно? Поет? Нет, песни как таковой ведь не было. Говорит? Но это была не простая обиходная речь.
Василь хмурился, пытаясь уловить суть сказания.
– Тяжело понять, – не сразу произнес он. – Много незнакомых слов. Но, судя по всему, скальд восхваляет отплывшего в поход ярла.
Виктор мельком взглянул на Арне. Пожалуй, лишь на его красной физиономии не было сейчас воодушевления и благоговения. Скальда наместник Хенрика слушал с кислой
Похоже, этот парень хочет слушать сказания, воспевающие его собственные подвиги, а не чужую доблесть. Но, видимо, не сложили еще былину в честь хэрсира Арне. Нечего, наверное, было воспевать.
Почему-то эта мысль показалась Виктору приятной. Краснорожий ему не понравился сразу. Немудрено, что они с Аскелом на ножах. Хотя, конечно, и Аскел тоже не подарочек – тот еще разбойник, как ни крути, – но он хотя бы умеет признать чужие заслуги: вон как заслушался.
Скальдова былина закончилась. Слушатели замерли, как завороженные. На несколько секунд воцарилась тишина. Потом воздух взорвался от восторженных криков. Не скрывая эмоций, викинги наперебой хвалили своего Сказителя и радовались, как дети. Снова полились в ковши брага и пиво, снова челюсти впились в сочное мясо.
* * *
Скальд тоже немного поел вместе со всеми и отпил хмельной браги из пластиковой чаши. Немного подкрепившись, он обвел викингов взглядом затуманенных глаз, словно бы видевших нечто, недоступное остальным.
Следующую былину скальд затянул сам, без просьб и уговоров. Он словно бы рассказывал ее для себя, а не для окружавших его благодарных слушателей. А может, и правда – для себя.
Начало потонуло в гомоне голосов, но пирующие быстро смекнули, что происходит. Викинги зацыкали друг на друга, и через несколько секунд в огромном доме вновь звучал только сильный голос Сказителя.
На этот раз речь скальда лилась плавно и куда больше походила на песню без музыки. Песню негромкую и печальную.
Лица захмелевших слушателей стали задумчивыми и отстраненными. Только Арне по-прежнему выглядел недовольным. Новое сказание тоже не пришлась по душе наместнику ярла.
– Василь, а эта былина о чем? – спросил Виктор.
– О том, что жизнь коротка, а успеть сделать в ней надо многое, – прислушиваясь к словам, начал переводить Василь. – Скальд зовет викингов в поход на Запад, за славой, богатством и приключениями, чтобы оставить после себя достойный след, чтобы скоротечная жизнь не была прожита зря и чтобы заставить потомков называть себя героями.
Один из охранников раздраженно шикнул на пленников. Видимо, их перешептывание мешало слушать.
Василь замолчал. Виктор задумался.
Насчет скоротечности человеческой жизни Сказитель викингов, конечно, прав – тут не поспоришь. Люди живут теперь катастрофически мало. Не так мало, как, например, зеленокожие дикари из Котлов, но все же… После Бойни само время сдвинулось и потекло быстрее. Вернее, нет, не то, не так. Время, как и всегда, течет с прежней неумолимой неспешностью и неспешной неумолимостью, просто проживать его мы стали быстрее. Люди теперь раньше взрослеют, мужают, стареют и умирают. Возможно, дали о себе знать тяжелые условия, в которых оказались остатки человечества после гибели цивилизации. Возможно, глобальная Бойня наложила свой отпечаток даже на отдаленные и глухие уголки, считавшиеся безопасными, но все же не могущими быть таковыми в полной мере, когда на планете смешались чистая и грязная вода, чистая и грязная земля, чистый и грязный воздух. А возможно, люди, выживая с таким трудом, просто сами постепенно утрачивают волю к жизни.