Бертолетова соль агентуры глубокого укрытия
Шрифт:
– Квантаномейра...
– пел Седой, невозмутимо спрятавшись за очками. Маринин вёл соло на
балалайке. Подошли двое немцев из контингента НАТО в форме офицеров Германии.
– О! Йа, йа...
– сказал один из них, поцокал языком и помахал Маринину рукой. Тот отвернулся в
сторону, продолжая вести тремоло на балалайке. Немцы постояли, послушали, кинули в шляпу
бумажку в пять евро, и побрели в глубь "трубы". "Бесаме-е-е!.."
– Ёханый бабай, - мрачно пробурчал в паузе Моня.
– Меня это всё достаёт! Фашистские хари
подкармливают нас своими дебильными европейскими купюрами. Этого не будет!
– Схватил
евро и порвал на мелкие кусочки.
– Ты ещё съешь её, - критически сказал Седой.
– Я их заставлю её съесть, - ответил Маринин. И вообще...
– Стой-стой, Саша, - решительно схватил Седой за руку Маринина, собирающегося сорвать усы
и покинуть "трубу".
– Ты забыл, что есть такое слово - дисциплина. Ты что, хочешь, чтобы и
дальше негры трахали наших баб? Хочешь? Ты скажи, я тебя пойму. Чего молчишь? Так вот и
молчи. Нам дали задание. Провалит его любой болван, а выполнить - это будет посложней. Ты
что, думаешь только стрелять из пулемёта? Нет, дорогой, халява не пройдёт. Бери в руки
балалайку - это посерьезней, чем пулемёт.
Они снова забренчали заунывную мелодию. Подошел старый дед, весь заросший щетиной и в
вылинявшей фуфайке. Стал, прищурившись слушать. В паузе сказал:
– Э-э-э... Братки... А чтось вы такое гарное граете? Кх-кх-кх, - закашлялся, продолжая смотреть
на балалайку
– Полонез Огинского, - пробурчал Моня, исполнявший произведение, которое сдавал на
экзамене в музыкальной школе.
– Гарно, гарно... Кхм... кх... кх... Очень гарно. Прям за душу берёт. А можно трошки щё? А?
Маринин, вздохнув, исполнил полонез ещё раз.
– Дякую, дякую... Спасибо, братки...
– Дед раскурил самокрутку и пустил клуб дыма.
Невероятный запах распространился вокруг.
– Господи, дед, что это ты куришь?
– замахал рукой перед лицом Маринин.
– Грибы, сынок.
– Чего?
– Грибы, грибы. Сушеные. Очень, знаешь ли, хорошая штука. Акх... кх... кх... Меня, - сплюнул, -
Карлуха научил.
– Какой Карлуха?
– Друг мой. Нерусский, правда. Фамилия у него странная - Каштановая Роща.
– Каштановая Роща?
– Да, вот такой фамилий был у него. Кхм... кх... кх... Хочешь курнуть?
– Да уж, спасибо.
– Ну, как хочешь. А Карлуха любил. Накурится, бывало, грибов и начинает мне рассказывать
сказки. Хороший был парень. Помер уже. Перекурил. Кхм... кх... кх...
Дед бросил в урну самокрутку и медленными шагами пошел дальше.
Музыканты продолжали свою работу. В стороне от них, метрах в десяти, стоял пожилой
мужчина и продавал значки "Украина+НАТО=любовь". Из его старой, потрёпанной сумки
выглядывал объектив видеокамеры, которая записывала выступление струнного дуэта. Ещё пять
человек, в разных точках "трубы", контролировали концерт Седого и Маринина. Это были люди
полковника Дубины. Ждали Ликвидатора. После покушения он на связь не вышел. Дубина
сбросил на его e-mail предложение о встрече, которая и должна была состояться, если бы не
вмешательство итальянцев. Ликвидатор ответил. Теперь он должен был, по плану, подойти к
Седому и передать свой "паспорт" - подтверждение того, что он действительно Ликвидатор, а не
подставной агент ЦРУ в Интернете. "Паспорт" представлял собой одну из половинок
разорванной на две части купюры в сто рублей. Вторая половина была у Дубины. После этого
подтверждения можно было спокойно общаться.
К музыкантам подошла крупная женщина в полутёмных очках.
– Скаажите, паажалуйста, а вы можете исполнить "Мурку"?
– Тьфу ты, - тихо под нос чертыхнулся Маринин.
– Сударыня! Естественно!
– галантно ответил кавалер Седой.
– Для вас - что угодно.
– И запел: "В
тёмном переулке, где гуляли урки..." Минут пять кривлялся Седой, вошедший в роль и тарахтел
на балалайке Маринин. Дама аплодировала обоим, кинула в шляпу купюру в пятьдесят гривен, помахала рукой и скрылась в потоке людей.
– Пятьдесят гривен?
– удивился Моня.
– За "Мурку"? Подруга, наверное, была на "зоне".
– Мда...
– удивлённо сказал Седой. Мы тут ещё и заработаем.
– Пять-шесть "мурок" - и день
прожит не даром.
– Да, Вова! И можно пойти в "Экспресс".
– Забудь, "Экспресс"
– Да знаю, - печально вздохнул Моня.
Подошли двое американских сержантов. Седой невозмутимо глядел на них. Моня с бешенством
во взгляде отвернулся и стал настраивать балалайку.
– Э-э-э...
– начал один из американцев. Ви можеть знать? Дьюк! Дьюк Эльингтон. Йес?
– Йес, - ответил Седой и продолжал слушать.
– Сыграть Дьюк Эльингтон?
– Йес. Фифти долларс.
Моня поднял голову и посмотрел на Седого, топорща свои усы. Американцы вытащили бумажку
в пятьдесят долларов.
– Саша, помогай, - сказал Седой, ударил по струнам и запел "Караван": Па-а-а... Паба-па-бапа-
па-паба...
За три минуты заработали пятьдесят долларов.