Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта
Шрифт:
– Это правильно, – кивнула Галя. – Ты у меня герой.
– Штаны с дырой, – автоматически добавил Беда.
Галя обернулась к нему:
– Да, и вот еще что, Боренька. Давай договоримся: с завтрашнего дня ты объявляешь мораторий на любые проявления агрессии. Никаких драк, скандалов, разрушений. И даже от дружеских подколок воздерживайся. Тебе это трудно, я понимаю, но ты уж постарайся, будь добр. А то все лечение пойдет насмарку.
– Борька, я тебя буду морально поддерживать, –
– Ну что, согласен? – спросила Галя.
– А куда деваться-то? – почесал затылок Беда. – Как ни крути, а все дорожки к этому Прыжовску сходятся. И зло, и добро, и вход, и выход – все там. Значит, поеду. Ну а насчет моратория – попробую, но только не сегодня, ладно? Скажем, послезавтра.
– Это почему?
– Видишь ли, Галя… Нам с твоим мужем надо еще к призракам Маркса сходить, а если к ним совсем без агрессии прийти, то огрести можно. Валька, ты не забыл? Завтра в час на «Чкаловской».
Глава 8
Хушосовет
Синькин блефовал: если не считать послания от Достоевского, голубая папочка была пока что совершенно пуста. Рисуя губернатору картины светлого будущего, Кондрат то пересказывал комменты из своего блога, то вспоминал старые проекты, то вдохновенно импровизировал, но при всем том отлично понимал: долго водить власть за нос у него не получится. Требовалось срочно составить план культурных преобразований, и для этого в Прыжовск были вызваны участники ХУШО – прославленной арт-труппогруппы, членами которой когда-то побывали и Валя, и Беда. Полное название синькинского предприятия звучало страшновато: «Арт-трик-анатом-перформ-антреприза „ХУдожественное ШОу“». Года два назад кризис жанра вынудил Кондрата распустить коллектив. Художники занялись сольными проектами, но по первому же зову вождя охотно слетелись в неизвестный им город: все знали, что босс зря не позовет.
Собрание проходило на втором этаже бывшего океанариума, в пока единственной отремонтированной комнате, где вскоре предстояло разместиться кабинету нового арт-директора. Стены были завешены черным бархатом, однако никакой мебели пока что не наблюдалось: буржуазные кожаные кресла Миши Торпеды Синькин собственноручно покидал с балкона в реку, некая загадочная «обстановка специального назначения» по эскизам Гоши Достоевского только начинала готовиться в нью-йоркских театральных мастерских, а временной мебелью из «Икеи» Кондрат брезговал. Пришлось сидеть на оставленных рабочими стремянках. Впрочем, одно новорусское кресло, больше напоминавшее трон, директор пощадил за его редкое
Напротив трона демократичным полукругом разместились на стремянках хушисты. Кондрат всматривался в физиономии соратников и морщился: эти до мельчайших прожилок знакомые лица казались ему постаревшими и уже негодными для серьезного дела: из них как будто выпустили воздух. Но выбора не было: времени на то, чтобы подобрать новых людей, не оставалось вовсе.
Среди участников заседания была только одна представительница слабого пола (хотя сама она за такое определение обычно сразу била кулаком в нос). Перед Синькиным сидела, положив ногу на ногу, высокая, атлетически сложенная девушка с решительным выражением лица и уверенными движениями. Это была Малаша Букина – еще недавно боевая муза Беды, а ныне свободная художница-перформансистка. После расставания с Мухиным Малашин и без того брутальный имидж мало-помалу приобрел такую жесткость, что ее стал побаиваться сам Кондрат.
Оглядев собравшихся, Синькин обратился к ним с короткой тронной речью:
– Наша задача – разработать генеральный план, – объявил он. – Рассматриваем любые проекты. Выкладывайте все, что накопили в загашниках или что прямо сейчас в голову придет. Но мне нужны только реальные тараканы. Понятно? Только реальные тараканы. Если понятно, поехали! Кто первый?
Первым предложил свой проект концептуалист Вадим Бесполо, высокий сухощавый мужчина со скорбным лицом и лысым черепом. В прошлом Вадим был художником-абсентистом: он получил известность в узких кругах картинами «Девочка без персиков» и «Девочка без шара», но затем испытал душевный перелом, ушел на пару лет в себя и вышел оттуда обновленным: его перестали интересовать и девочки, и шары, и картины. Теперь он занимался исключительно пустотными концептами.
– Идея следующая, – сухо, по-деловому начал Бесполо. – Расклеить по всему городу афиши: «Выставка московских художников». Зрители приходят и видят: никакого обмана. У стен, по четыре штуки в каждом зале, неподвижно сидят московские художники. Рядом с экспонатом – табличка. Напротив – стул. Посетители могут присесть и рассмотреть их, то есть нас, как следует.
– А трогать можно? – поинтересовалась Малаша.
Этот вопрос вызвал бурю эмоций:
– Фигушки! Мы же экспонаты!
– Ну и что? Еще музейные запреты соблюдать!
– Может, и на пол не плевать?
– А в туалет сходить можно?
– Иди, смотритель за тебя посидит.
– Или посетитель!
– Малаш, а давай я тебя потрогаю!
Конец ознакомительного фрагмента.