Бес в серебряной ловушке
Шрифт:
– Ишь, разошелся, крысье семя! – сплюнул он, снова замахнулся и отвесил Орсо оплеуху.
– Но-но, будет! – осадил его один из солдат, однако маркитант уже шагал прочь.
Тем же вечером Орсо, свинцово-бледный, с опухшей от удара скулой и хрипло дышащий, стоял перед Сантьяго. Командир спешил ужинать, находился в прескверном расположении духа, а потому без предисловий рявкнул:
– Какого черта на тебя нашло?! Ты кем себя возомнил, мелюзга?
Мальчишка поднял на офицера глаза в красной сетке лопнувших сосудов:
– Он оскорбил меня. Моя мать была честной
– Фу-ты ну-ты!.. – издевательски протянул Сантьяго. – Дон Орсо обижен! Не угодно ли вызвать маркитанта на дуэль? – Он тут же сбился с высокопарного тона. – Ты мне это брось! Тут военный лагерь, а не мадридские переулочки! Мало ли как тебя кличут? Заморыш, подранок, бестолочь. На всех с кулаками кидаться станешь?
– Нет, – отрезал Орсо, – я сам знаю, что я заморыш и подранок. А может, и бестолочь. Но никто не посмеет оскорблять моих родителей. У меня ничего больше нет, кроме памяти о них. И я никому не позволю поганить их честь.
Сантьяго несколько секунд смотрел в глаза мальчишки. А потом уже без злости фыркнул:
– Романтичный идиот! Какая, к бесам, честь? Честь в наше время – дорогой товарец, она не всем по карману, заруби на носу. Честь… Миром, Орсо, правит страх, запомни это. Страх, и ничего больше. Не можешь внушить его – не лезь, голову откусят, как цыпленку, и честью не подавятся.
Подросток сдвинул брови, лицо вспыхнуло пятнами румянца:
– Почему страх, капитан? А как же сила, власть, любовь, ну та же честь, в конце концов?
– Все это лишь разные лица страха! – прогремел Сантьяго. – Сила и власть – это умение внушить кому-то страх, любовь – это страх потери и одиночества, честь – страх оказаться хуже, чем самому хочется о себе думать. Всем и всеми движет страх. И сейчас я докажу тебе это. Ступай и извинись перед маркитантом. Или отправляйся на конюшню, я велю капралу всыпать тебе в назидание дюжину плетей. Вот тебе страх против страха, боль против унижения. Выбирай. А теперь пошел вон.
Орсо вздернул подбородок, но промолчал, поклонился и вышел из шатра.
Глубокой ночью часовой, обходящий лагерь, увидел у поленниц подручного кузнеца. Камиза на тщедушной спине была разрисована кровавыми полосами, а в руке была суковатая хворостина, которой мальчуган неуклюже пытался фехтовать…
…Утром Орсо вновь стоял перед капитаном Сантьяго, и на сей раз тот рассматривал его с любопытством.
– Я вчера так и не послал распоряжения капралу. Почему он тебя выпорол? – поинтересовался командир.
– Я передал ему, что наказан за драку, – спокойно пояснил подросток. – Вы велели выбирать. Я выбрал.
Сантьяго помолчал, а потом вдруг расхохотался:
– Ты сумасшедший! И я рад, что ты есть, постреленок. В этой чертовой армии все слишком рационально, безумцы здесь нужны, словно глоток свежего воздуха. Только безумец – опасное ремесло. И в доказательство моей готовности поддержать благое безумие я засуну тебя в терцию и прикажу кому-нибудь из рядовых научить тебя держать в руках клинок, чтоб в следующий раз ты сумел искуснее проявить свою блажь. Кузнец из тебя все равно паршивый. Ступай.
Этот разговор, где издевка
Надев обтрепанную куртку с косыми крестами пехотинца, нескладный подручный кузнеца в одночасье заявил миру, что теперь он солдат, и никогда больше не отступал от своего решения. Он неутомимо тренировался в фехтовании и рукопашном бою, не давая себе ни отдыха, ни поблажек, из-за чего часто бывал избит до беспамятства, а через сутки уже снова выходил, прихрамывая, на плац. Выжимал до отказа каждую мышцу своего тощего тела, стремясь с каждым разом добиться от него большего. Никому больше не спускал насмешек, неизменно лез в драку при любой провокации и нередко терпел серьезный ущерб. Однако задиристые повадки, смелость и упорство сделали свое дело: с Орсо начали считаться.
Уже через два года заморыша было не узнать. Он мастерски владел оружием, поражая проворством и непредсказуемостью. Вступал в поединок с любым противником, не чинясь ничьим превосходством. Он искал лучших, не стыдился поражений и от каждого перенимал все новые и новые приемы. Был бесстрашен до безрассудства и при этом почти пугающе хладнокровен. Проявил незаурядную изобретательность в разведывательных вылазках и в восемнадцать лет уже командовал небольшим отрядом.
Годы шли, и Орсо повышали в чине. Его давно уже никто не называл ни заморышем, ни подранком, но и имени его никто не знал. Он так и оставался просто Орсо для всех, от высшего командования и до девиц легкого поведения, порой оказывавшихся в его постели. Семьи он не завел, приятелей почти не имел, а единственной его подлинной страстью оставалась война.
Орсо был уже широко известен и имел репутацию человека деловой и безжалостной хватки, всегда избегая лишней крови, но не чинясь потерями, которые считал необходимыми. Однако ряд громких подвигов наградил его сомнительным подарком: пристальным вниманием властей, заинтересовавшихся отважным и предприимчивым авантюристом.
Многие и прежде вставали на скользкий путь высокого фавора, все быстрее мчась по нему до рокового поворота, где ломали ногу или, в худшем случае, сразу шею. Но мало кто смолоду умеет учиться на чужих невзгодах. Не умел этого и Орсо. Всего за несколько лет с блеском выполнив около десятка деликатнейших поручений, он утроил свое влияние в испанской армии, обзавелся немалыми деньгами и множеством врагов.
Я не знаю, где и когда достиг Орсо того самого рокового виража. Знаю лишь, что пришла ночь, когда за ним явился отряд королевских латников с приказом об аресте… и не нашел его дома. Орсо исчез, дезертировав из армии и растворившись в европейском многонациональном котле. И мне ничего не известно о нескольких годах его жизни.
Однако приблизительно за двенадцать лет до описываемых мною событий Орсо вдруг снова возник на белом свете, как и в первый раз, вынырнув ниоткуда, на сей раз в Италии. Более того, он возродился из пепла своего забвения, облеченный новой силой и властью.