Бес в серебряной ловушке
Шрифт:
И тут монахиня ощутила, как качающийся под ногами пол замер незыблемой твердостью старинных плит. Наконец-то она поняла… Мать настоятельница просто испытывает ее, пытаясь узнать, не поддалась ли она соблазну и можно ли по-прежнему ей доверять. Выпрямив спину, сестра Инес заговорила новым тоном, исполненным спокойного достоинства:
– Господь наш мудр и всемогущ. И жалок тот, кто возводит на Него напраслину, приписывая Ему ничтожные человеческие пороки. Слеп тот, кто ищет в Его промысле несовершенства. И глуп тот, кто подозревает в Его деяниях ошибку.
Мать Доротея
– А теперь слушай меня, сестра Инес. Я приняла тебя в лоно церкви испуганной и изможденной девочкой, я приручала дикого зверька, не доверявшего чужим рукам, я взращивала в тебе веру в Бога и людей, неустанно выхаживала уцелевшие в тебе ростки добра. И поэтому я вправе нравоучать тебя, даже если тебе это и не по душе.
Жалок тот, кто судит ближнего, возомнив себя выше его. Слеп тот, кто не догадывается заглянуть в неказистую раковину, чтобы увидеть жемчуг. И глуп тот, кто твердит заученные слова, не вдумываясь в смысл. Джузеппе упрекает Господа? Да, и, значит, он в него верует. Ведь не станешь же ты упрекать дракона из детских сказок за его огнедышащий рык? Джузеппе утверждает, что Господь ошибся? Подумай, Инес, как сильно нужно доверять кому-то, чтоб, не порицая, признавать его право на ошибку.
– Господь не может ошибаться! Мы не вправе даже допускать этого! – Сестру Инес била дрожь, слезы лились по бледным щекам.
– Мы не вправе судить Господа, как дети не вправе судить отца! – повысила голос настоятельница. – Но мы обязаны давать себе труд задумываться о его решениях, обязаны иметь смелость, чтоб видеть: некоторые из них оказались неверны, и вдвойне обязаны учиться на них, чтобы стать лучше и мудрее. Это и есть истинная вера в Создателя. Не сам ли Господь признал свою ошибку и наслал на мир Великий потоп, дабы ее исправить?
Если о чем-то я и скорблю, так лишь о том, что острый ум этого юноши не сможет расцвести, напитанный должным образованием. И, увы, это тоже ошибка Провидения. А сейчас ступай, сестра. Не труди сегодня рук, твоей душе нужен покой. Уединись в своей келье и проведи день в молитве.
Мать Доротея широко перекрестила монахиню и встала. Сестра Инес тоже поднялась, мелко дрожа. Она еще несколько секунд постояла, будто ища какие-то слова, затем поклонилась и вышла, чувствуя, как неловко ступают одеревеневшие ноги. Она действительно отправилась в свою келью и, преклонив колени, надолго замерла. А потом зашептала, все горячей и неистовей.
Трудно сказать, о чем молилась монахиня в тот день. Но глубокой ночью, когда во всех кельях уже давно царила тьма, сестра Инес сидела за шатким столом. Перед ней горела свеча, а на столе виднелись несколько листов бумаги и чернильный прибор. Монахиня долго размышляла о чем-то, черкая по листу пером, точно складывая стихи. А потом отложила лист, исписанный обрывочными словами и густо замаранный исправлениями, взяла чистый, и перо бойко забегало по невидимым линиям строк…
Несмотря на изматывающую головную боль и колотье в ране, уже назавтра после событий в переулке Каннареджо Годелот вышел в общую
– Эй, пострел! Жив? – Дюваль дружески огрел шотландца промеж лопаток. – Ну, силен! Ни недели без приключений!
Карл пожал Годелоту руку, тут же отпустив какую-то непристойную, но безобидную шуточку в своем духе, а Клименте сам налил новобранцу вина и предложил тост за его здоровье. И, хотя чувствовал себя шотландец паршиво и спал в ту ночь плохо, под грохот глиняных кружек настроение стремительно пошло на лад.
По настоянию доктора Бениньо он был освобожден от службы на два дня. Руки чесались незамедлительно написать другу ответ и отнести по указанному адресу, но такой неосмотрительности позволять себе Годелот не собирался. Однако подготовить благодатную почву для грядущей эскапады было самое время…
Под конец завтрака он обернулся к Мориту и спросил, не понижая голоса:
– Послушай, Теодоро, ты как-то хвалился, что знаешь Венецию, как свою ладонь?..
– Я и сейчас этим похвалюсь, – кивнул тосканец, подбирая с тарелки остатки овощей.
– А не подскажешь ли тогда, есть ли где-то в городе богоугодное заведение, вроде госпиталя или приюта?
Морит изумленно приподнял брови:
– Чего?! Нашел куда в выходной бегать, ей-богу!
А Годелот мрачно покачал головой:
– Вчера по собственной глупости чуть в землю не сыграл. Всю ночь голова трещала, сны снились – один другого поганей. А под утро и вовсе пригрезилось, что я в богадельне на койке подыхаю. Проснулся – сердце чуть не во рту колотится. Не к добру это. Хочу в такое место сам сходить, хоть несколько монет пожертвовать да свечу зажечь. Глядишь, отважу беду.
Тосканец призадумался:
– А ведь твоя правда. Лучше зазря порадеть, чем судьбу прогневать. Только где такой приют есть… Погоди, в Каннареджо есть, вот где. Госпиталь Святого Франциска. Говорят, невеселое место. Сам не видал, но там поспрошать – в любой лавке подскажут.
– Богадельня в Каннареджо? – отозвался Клименте с противоположного конца стола. – Знаю, бывал. У меня приятель там два года назад маялся. Ты, Морит, зря госпиталь хулишь. Молод еще, тебе б все веселье. А ветерану не след в канаве подыхать. Там монахини лекарствуют, хоть небогато, а кормят, и тюфяк под костями, а не придорожная грязь. Сходи, Мак-Рорк. Очень оно вам, юнцам, на пользу: смолоду в старость заглянуть. Куда трезвей на мир глядеть начинаете.
Из-за стола Годелот встал, получив подробные указания, как найти в Каннареджо богадельню, а также вполне правдоподобно объяснив, отчего хочет там побывать. Ну а о надежности своевременного распространения новостей ему едва ли стоило тревожиться. Оставалось написать Пеппо и очень тщательно предостеречь его насчет человека «с двумя шрамами на губах».
А меж тем человек этот не шел у Годелота из головы. Вездесущий Орсо уже побывал в лавке, где знали Пеппо. Похоже, на сей раз тетивщика не выдали, но кому же ведомо, что случится в следующий. Еще и дочка лавочника… Об умении девиц хранить секреты Годелот был мнения весьма невысокого.